Бриз играет волною и светом, Он доволен безоблачным летом. Не мешает оно его играм И свободе, меняющей лики У простора безбрежного моря. Терпеливо оно и не спорит. Где фигура, а где простой фон Среди бликов прерывистых волн?
Вздыхало море утомлённо, Плеская в берег раскалённый Волною тихой да ленивой, Чей гребень в пене, словно грива, Белел на фоне чуть зелёном И тут же пропадал, как таял.
Лишь только чайки дружной стаей Висели над водой статично, Ныряя нехотя, привычно За зазевавшейся добычей С изяществом красиво-хищным, Не делая движений лишних, Как будто даже принуждённо Сквозь атмосферу раскалённую, Прогретую срединой лета, Когда и солнце в зное слепо.
С душевным трепетом, средь дюн, Бриз тихо выводил ноктюрн И, даже, кажется, песок Вплетал песчинок голосок. Дуэт не нарушал покоя, Он никого не беспокоил, Но подчеркнул лишь безмятежность, Что сотворила лета нежность, Где небо растворялось в море, По гребням вниз плывя не споря.
Голосом глубоким бас-кларнета Море задушевно воспевало лето, Только инструментом были волны, Чьи аккорды гордо, вольно Уносились от скалы, казалось, в апогей, Ввысь, где было и привольней, и вольней, Чтобы полнозвучней, как в соборе, Прославлять свободу на просторе, Где нет эха, только чистый звук, Что звенит возвышенно без мук.
Ветер ласкался котёнком игривым, Храбро лохматил волн пенные гривы, Что набегали с упорством суровым, Даже пытались пугать скалы рёвом. Бриз же их пыл остужал весьма смело, Только касаясь чуть косм поседелых. Волны смущались – дитя ведь резвится, Что же шуметь-то напрасно и злиться: Он ведь ласкуша, он сущий ребёнок. Волны ж от века не знали гребёнок. Так или эдак, всегда ведь лохматы, Всклочены вечно их гривы, как вата, Вечно они постоянно в движении. Как к шалуну не иметь снисхождения Им, что суровы, могучи да грозны? Быть недовольными к детям курьёзно.