Важное
Главное в военных СМИ за неделю: новые перестановки на верфях ОСК, первые серийные комплексы С-500, арест замминистра обороны
Альтернатива электродвигателям 
|
Глава 9 красились, драились, подновлялись, принимали недостающее по табелям
имущество, боеприпасы, топливо, воду, продовольствие.
Кораблям предстояли соревнования по артиллерийским и торпедным стрельбам, по скоростному ходу, по высадке большого десанта и другим видам боевой подготовки. Нарковоенмор, отдав приказ по итогам маневров в прошлом году, оставил командованию флотом и много устных распоряжений. Точное и безупречное их исполнение подчеркнет не только старательность всякого рода начальников, но и отличную память наркома. От нее кое-кому могло здорово нагореть. За нерадивость, за нерасторопность, за пренебрежение к нуждам личного состава, в особенности. В ожидании быстроходного эсминца из Ленинграда с Климом Ворошиловым на борту корабельные и портовые катера и буксиры несли утроенную по вниманию службу в заливе. И вот от них принят сигнал: «Вижу эсминец под флагом Народного Комиссара». По флоту — большой сбор, все наверху. Оркестры гремят встречные марши, горнисты отдельно возвещают «Захождение». Проедаемый тысячами глаз эсминец обошел строй кораблей. После приема парада нарком перешел на борт одного из линкоров. Немедленно было отдано приказание начать маневры. Корабли «противника» по сигналу Комфлота снялись с якорей и скрылись в районах, известных лишь диспозиции командующего противоборствующей стороны. Из этих исходных точек будут вестись артиллерийские бои и дуэли, организовываться атаки торпедных катеров и подводных лодок, предупреждаться десанты и отражаться налеты авиации, которая своими действиями все увереннее заставляла помалкивать скептиков и подумывать оптимистов о более надежной от нее защите. Наш же крейсер сразу стал выбиваться из плана развертывания боевых сил на маневрах. Первое тому доказательство — приказание осуществить приемку мазута не на стоянке, а в открытом море в районе острова Оденсхольм. При этом погодная обстановка на море во внимание не должна была приниматься. — М-да, условьице, для чего-то оно ведь выдумано, — философствовал кто-то из молодых стратегов в кают-компании, — помнится, именно у этого острова в ту войну погибла «Паллада». — Из-за конструктивных недостатков, смею заметить, — сказал, уходя наверх, Куприян Маркович, которому философствование молодого явно не пришлось по душе: еще накаркает что-нибудь стратег. В самом деле, крейсера типа «Паллада» и «Диана» из-за так называемых карапасных палуб из бронированных плит, закрывавших по мысли конструктора машинные отделения от снарядов, имели поэтому слабую остойчивость и при попадании в трюм воды при большой волне тяготели к перевертыванию. Нашему крейсеру это не грозило, но задание само по себе заставляло задумываться: в чем его причина? Ответа не приходило ни в одну самую светлую голову. Ясно было одно, что задание дано неспроста. Достаточно светлой, но холодной ночью крейсер стал на якорь в заданной точке. С подведенной буксиром баржи с мазутом были переброшены трубопроводы для перекачки его на корабль. «Противник» бороздил водное пространство где-то неподалеку, и операция по приемке мазута могла дорого обойтись крейсеру: еще не хватало быть «расстрелянным» в упор, торпедированным, а после того и плененным. Подняв подвахтенных, я приказал усилить наблюдение за горизонтом, ибо, как и стратеги в кают-компании, чувствовал в мазутной операции тактический ход руководителей маневров. На корабле все было приведено в готовность «номер один», и я с облегчением принял доклад из трюма: — Мазут принят! — Есть, отлично... Боцман, отпустить баржу! — Есть отпустить баржу! Командир буксира приказал выбирать швартовые концы. Мы отдали кормовой. Отшвартовка шла нормально, а вот трос был не манильский, плавающий, а пеньковый, тяжелый, такой, что сразу уходит в воду... И надо же было такому непредвиденному произойти! Без оповещения мостика вахтенный инженер-механик решил полегоньку провернуть винты как раз в тот момент, когда сброшенный с кормы пеньковый трос шел в воду, выбираемый с баржи... В итоге трос попал на проворачиваемый винт и спрессовался на валу. — На барже, руби кормовой! — не растерялся хоть в этом командир буксира и тем самым отвел еще одну назревавшую беду — столкновение баржи с крейсером. Поднятый с постели командир корабля, мгновенно оценив обстановку, вызвал сначала главного боцмана и водолазов и приказал им снять с винта накрутившийся на него трос. Затем командир отсыпал норму наказания вахтенному механику. Я отделался «персидским глазом», то есть очень и очень красноречивым оглядыванием, но в этом ли дело? Посредник, находившийся на борту крейсера, отметил в «кондуите» задержку съемки с якоря на целый час. Ком фитилей обрастал восходящими взысканиями, как снежок, несущийся с горы. И справедливо, конечно: а если бы противник, да не мнимый, какой был у нас, а настоящий противник напал на крейсер, потерявший способность двигаться по очевидному несоблюдению корабельного устава, что было бы? Об истинном же значении перелива мазута в условиях открытого моря мы узнали значительно позже. А пока поспешим с часовым опозданием на рандеву с эскадрой. Вместе с нею мы пошли на сближение с кораблями «противника», форсируя ход до самого полного, стремясь тем самым выйти на выгодные курсовые углы и дистанции для ведения артогня. Хорошая скорость, маневренность, боевой накал экипажа, его стремление отличиться на маневрах, в подготовку к которым столько вложено сил, обещали дать отличные результаты. Но вдруг остановилась по неизвестной причине одна из двух турбин. Вот это отличились! Выйдя из ордера, застопорили ход и снова пошли. На одной машине, на одной «ноге». Что это? Новая вводная командования? Да нет: получено приказание возвратиться в Кронштадт. Позор! На виду у всех ковылять малым ходом, не быв в настоящем деле. Позор! Другие выжимали каждые десятые узла, на трубах у них, вскипая, пузырилась краска, под форштевнями и за кормами буйствовали буруны воды, вибрировали палубы, будто из-под них рвались наружу новые мощные силы. А мы! Всего лишь свидетели всего этого с фитилями за нерадивость и плохое несение службы. Ну быть же грому! А его, странно — ив какой уж раз! — не последовало... Ремонт и разговоры об отпусках. Не заслужили, а отдыхать, в отличие от всех, будем в разгар бархатного сезона, вот и пойми ее, судьбу-злодейку! Другие «воюют», набирают баллы и очки, выигрывают наркомовские призы, а мы? Эх! Странно также было, что портовые мастерские заспешили с ремонтом, проводя его на крейсере вне плана, в отсутствие других кораблей и потому, само собой, ускоренным методом. Само ли собой? Приказов об отпусках не следовало, хотя было очевидно стремление корабельной жизни к длительной спячке. Почему же не отпускают побаловаться уходящими и на юге теплыми днями? Нельзя же, право, думать, что такова мера наказания всему командному составу. Странно. Наступил октябрь, бархатный сезон усиленно помахивал нам на прощание ручкой. В штабе флота друзья искренне разводят плечами: приказ о задержке отпусков получен... из Москвы задолго до ваших несчастий. С Москвой, естественно, разговор односторонний. Даже последовавшее приказание о прекращении производства ремонта не навело дотошных гадальщиков на гуще до первопричинности подобной туманности. В кают-компании резко повысилось потребление чая. Но оно не замерло на точке обычного повышения при поступлении особых известий, а продолжало расти. Как росли и разговоры со спорами, возбуждаемые новыми приказами. — Н-да-а, обеспечить плавание, а разобранную турбину закрыть... Ничего не понимаю, как хотите. — Да какое же плавание, извините, когда ледостав на носу? — И все-таки, друзья, обратим внимание: ни ревизору, ни его баталерам никогда в такую пору не было столько работенки, они же в мыле. — А что нам скажет уважаемый артиллерист, он ведь тоже занимается... как бы поудачнее сказать? Ну, скажем, не пыльными мешками. — Убейте, ничего не знаю, братцы! — Так-таки? Лишь получаешь свои мешочки и расписываешься за них? — Лишь. — Но хоть спрашивал? — Спрашивал: никто ничего не знает и даже придумать не может. — Так. Уточним: не знают или помалкивают? — Не знают. — Чудеса в решете. Предположения предположениями, споры спорами, а в соответствии с упомянутыми приказами нужно было вести интенсивную подготовку к походу, постоянно авралить, так как сроки давались самые сжатые, будто при боевых действиях. Уголь шел в перегруз, им занимали все свободные уголки. В разгар его погрузки ревизор доставил на борт комплекты белого обмундирования для всего личного состава. При этом известии многие поперхнулись чаем. — Что-о? — Белые как молоко кителя, брюки и тэдэ. Но мало этого: завтра к обеду ждите комфлота, уж он-то, думать надо, все расставит по местам. Затуманенному непониманию приходил конец. Комфлота Лев Михайлович Галлер был всем хорошо известен. Старый русский офицер, безоговорочно принявший революцию, он сочетал в себе исключительную русскую интеллигентность и немецкую педантичность, доставшуюся ему в наследство от далеких предков, как и его фамилия. На это сочетание мы и надеялись в узнавании подробностей похода в неизвестность. Кто-то так и сказал: — Я бы хотел добавить — в теплую неизвестность, а это уже кое-что. Остроумное добавление с воодушевлением было принято. Прибывший в назначенное время комфлота объявил нам, выслушав рапорт командира о полной готовности корабля к походу, о Практическом отряде, в состав которого вошли линкор «Парижская Коммуна» и наш крейсер «Профинтерн». Отряду предстояло выполнить нелегкую задачу — осуществить переход во много тысяч миль в зимних условиях и, очень возможно, в не очень приятном окружении. Надежды наши на то, что комфлота будет поразговорчивее, не оправдались: конечная цель перехода нам не сообщалась. — Предугадывая ваши вопросы, товарищи, отмечу, что предстоящий поход — задание Родины, и мы его с честью выполним... Практическим отрядом приказано командовать мне, и я горд, что вслед за «Авророй» и «Комсомольцем», блестяще совершившим переход из Балтики в Мурманск, буду вместе с вами отстаивать наш военно-морской приоритет в более дальнем и, что скрывать, более сложном переходе... Тем самым вопросы наши к комфлота были предрешены, но мы не без интереса слушали, как отныне командующий Практическим отрядом освещал нам политическую обстановку вообще и на морском театре, в частности. Он напомнил о том, что еще более двух лет назад Пленум Центрального Комитета партии предупредил об «опасности контрреволюционной войны против СССР». Итак, более дальний и более сложный поход — реальность. Куда же? Если в выступлении комфлота заострено внимание на том, что империалистические государства всеми способами стараются и з о л и р о в а т ь нашу страну, то не исключено, что Практическому отряду придется прорываться в буквальном смысле? Понятно, что так: вот почему шел в перегруз уголь. — А белые брюки для соблюдения традиций, как во время прорыва «Варяга»? — Не вижу ничего плохого в такого рода традициях — для русских никогда не было дилеммой, что предпочесть — смерть или позор! — задиристо отреагировал Костя Овчинников. — К тому же состав участников очень похож на тот, что был в Чемульпо: мы с одной стороны, с другой же — Англия, Франция, Германия... — И успешные бои с Гоминданом за КВЖД? — А ты думаешь, что они не интересуют Японию? — Наверняка. — Ну вот и договорились. Но не успевало мнение кают-компании сложиться в сторону похода на Дальний Восток, как откуда ни возьмись подавал голос еще один «дальновидный стратег»: — Между прочим, германский линкор «Гебен» стал «Султаном Селимом» и вместе с крейсером «Бреслау» — не знаю его турецкого имени — вошли в состав турецкого флота. Обсуждение вспыхнуло вновь, как будто в костер подбросили сухой хворост... И как бы то ни было, но наступил день прощания. Мы покинули родной рейд Кронштадта и пошли на запад, в большое и пока неизвестное плавание. Мы думали, мечтали о нем, а достаточно ли подготовились к нему, первому выходу больших и сильных кораблей на океанский простор? Посмотрим. Вперед Оглавление Назад
|
.jpg)
