«После прихода лодки в базу вас отправили в санчасть, а удерживать её на плаву и сменять ребят, которые тогда пришли с моря – отправили нас. Несли вахту по 4–5 человек на весь корабль. И в первые же дни надо было лодку отогнать к другому причалу, ибо очень близко были дома, казармы, а может и лишние глаза. И тогда пришёл Новицкий Г.Г. – он в рубке, я – один на центральный отсек, ребята в девятом, первом и ещё где-то по человеку. Переводили на электробатареях.
Нам никто не говорил как себя вести на лодке во время радиоактивного заражения. Проходили через санпропускник, переодевались в рабочую форму (но нижнее бельё, майки, трусы – всё это оставалось при нас: и при входе, и при выходе) и ещё никакого душа или обработки мы не проходили – разносили «грязь» по всей Гремихе, казарме, столовой. Ведь как я помню, баня была не каждый день. Единственное, что нам выдавали, это «карандаши», с которых снимали показания при выходе, да лепестки на нос и рот. Но работать в них было неудобно, да и выдавали их нерегулярно. Никакого инструктажа не проводилось. Знали, что опасно, но настолько – никто не знал. И медосмотры (анализы крови) в медсанчасти не брали. Только в сентябре–октябре, когда я почувствовал себя плохо, сам пошёл в санчасть. И некая дама, сделав анализы, ужаснулась моим белым и красным кровяным шарикам. Мне дали освобождение на три дня!!! Это потом я узнал, что это более опасно, чем думал.
Нёс я вахту в центральном отсеке. Однажды в отсек зашли командир Новицкий Г.Г. и с ним, видимо, начальник береговой радиационной службы. Новицкий спросил меня о чём-то, я ответил и повернулся к своим манометрам, а сзади услышал голос начальника радиационной службы, который говорит Новицкому: «Пошли отсюда быстрее, здесь очень опасно!»
В центре Ян Топоровский с товарищами по экипажу. Гремиха. 1968 год.
Я повернулся к Новицкому и посмотрел на него. Он, мой командир, покраснел, как рак. А через секунду – они быстро вышли через боевую рубку и ушли. А я и ребята – остались.
Ты, знаешь, Слава, что лодка наша готовилась в длительный поход и была загружена провиантом под завязку. И когда случилась ядерная авария, весь этот провиант после прихода её в базу выгрузили на пирс. И всё это лежало без надлежащего присмотра. Мы ели всё это, запивали вином, которого было вдоволь на корабле. А рядом – ребята с дебаркадера всё это тоже воровали и с великим удовольствием ели. И так мы всё это «уничтожали» долго, пока не выставили охрану. Почти до самой демобилизации. Везде на лодке было вино, спрятанное ребятами. Не говоря уже о спирте для протирки механизмов.
Если говорить о командирах и офицерах, то запомнился мне Ким Мартыненко (если не ошибаюсь). Очень хороший человек. Он выбирал, кого послать в реакторный отсек. Меня или Ваню Пономаренко. Ваня только сдал смену, я принял. Он остановился на Ване – это его был подчинённый, он хорошо его знал. Ваня взял ИП-46, Мартыненко его проверил и привязал страховочный пояс. Ваня пошёл в отсек через верхний люк. И через некоторое время задохнулся в ИП. Офицер делал ему искусственное дыхание, умолял: «Ванечка, дыши!», но не помогло. Он умер в скорой. Вот такие мои воспоминания. Очень не хочется об этом писать, ибо понимаешь, что никто нами не занимался. Просто предали.»
Ликвидаторы аварии офицеры (слева направо) В.Шеремет, Г.Агафонов, К.Мартыненко, А.Прибыш, С.Полетаев, В.Ткаченко, Г.Щеглов.
Из письма старшины 1-й статьи ВИКТОРА БАЛАШОВА – трюмного корабля (Татарстан):
Ст. 1 ст. турбинист АПЛ В. Балашов. 1968 г.
«Здравствуй, Слава! Сколько воспоминаний и переживаний нахлынуло после твоего письма, не спал ночь. О тех далёких событиях. Осенью 1968 года нас снова направили в госпиталь, но только уже в Ленинград. Там пролежали до конца января 1969 года, а затем ВВК комиссовала ряд моих сослуживцев, а мне сказали идти дослуживать на берег или на свою лодку. Я выбрал свой корабль. Ушёл осенью 1969 года мл. лейтенантом запаса. После службы переехал в Нижнекамск, где и проживаю по настоящее время. Женат, двое детей. Сын и дочь. В 2007 году ушёл на пенсию. Многие годы добивался Справки из госпиталя с указанием полученной дозы. Всё было напрасно. Мне отвечали: «Всё секретно, требуется разрешение из Москвы». И всё-таки добился, чтобы стать членом ВПОР. Являюсь инвалидом 3-й группы общего заболевания. Перенёс три инсульта, последний в 2007 году. Но и в больнице, и на комиссии мою инвалидность отказываются связывать с облучением, полученным во время службы на АПЛ К-27. И это при том, что рука, нога с правой стороны очень плохо «слушаются». Пишу плохо, хуже первоклассника. Моя пенсия 6500 рублей. Льгот нет. Вот так наше государство о нас «заботится». Спасибо тебе за письмо.»
Виктор Балашов
Из письма старшего матроса, электрика АПЛ К-27 НИКОЛАЯ МЕЛЬНИКА автору (2008 год, Крым):
Подводники К-27 возвращаются на базу после длительного лечения в военном госпитале. Июль 1968 год. Палуба теплохода "Вацлав Воровский". Сидят (слева направо): Н.Мельник. В.Газин, М.Мулюкин. В.Мазуренко. Стоят: А.Гризлов, В.Котельников, В.Овчинников, Г.Храмцов, Ю.Вовк.
«Здравствуй, Слава и вся твоя семья! Спасибо за заботы, которые ты проявляешь о своих бывших сослуживцах, в части получения ими льгот.
Я, честно говоря, вычеркнул из жизни те годы службы. Не хотел о них вспоминать. После демобилизации я долго болел, но с Божьей помощью восстановился. Мне ещё тогда при лечении в госпитале в Ленинграде после выписки предлагали 3-ю группу инвалидности. Но я отказался. Представляешь, что такое демобилизоваться с инвалидностью и приехать в своё село. Для меня это был бы позор! Работы в селе не было, и я завербовался на стройку в Крым. Было это в 1969 году. Там и сейчас проживаю. Построился, женился. Вырастил двух сыновей. Оба живут отдельно от нас. Один – в России, второй – в Балаклаве.
Мы с женой на пенсии, но держим скотину, разную птицу. Без этого просто нам не прожить. Пенсия моя маленькая, с женой около 600 грн (около 3000 руб.). Если бы не корова да птица, то могли и ноги протянуть. В Крыму, особенно летом, всё очень дорого. Да и болеем часто, надо приобретать лекарства, а они очень дорогие. Вот такая, Слава, наша жизнь. Попробую поехать в свой районный военкомат, чтобы они там сделали запрос в Москву по части моего участия в ликвидации ядерной аварии на нашей лодке в мае 1968 года, и может, посодействует в этом деле и наш сельсовет. Конечно, если получится надбавка к моей пенсии, это хорошо, да и оплата за коммунальные услуги – тоже стану платить меньше. Если что прояснится, потом напишу. До свидания. Николай.»
P.S. Вот такое письмо получил я в 2008 году. Прошли месяцы. Из последнего общения с Николаем по телефону узнал, что военкомат по его просьбе сделал запрос в Москву, ждал ответа около семи месяцев. Ответ гласил, что старшему матросу Мельник Николаю Алексеевичу необходимо собрать с десяток справок, подтверждающих его пребывание на АПЛ во время ядерной аварии 24 мая 1968 года, и направить их в Москву для дальнейшего рассмотрения.
Сослуживец Н.Мельника по команде электриков:
Насчет Коли Мельника. Когда нас уставших переодели в чистую робу, покормили и дали команду ко сну, дневальным по роте (учебного отряда) первым поставили Николая, и вот в роте тишина и вдруг телефонный звонок и ответ Николая: "Дневальный по хате хлопыць Мыкола в трубочку слухае" Так он до конца службы и остался хлопыць Мыкола.
P.S. Возможно вот из-за таких как "хлопыц" Мыкола и были многие наши победы?...
Из письма капитана 2-го ранга в отставке, замполита корабля БОЖКО ВИТАЛИЯ ИОСИФОВИЧА (Киев):
«По вопросу об аварии. Точной причины аварии я не знаю. До моего ухода её не раскрывали или не могли точно установить, или известная секретность сыграла свою роль. Но вот о роли в ней бывшего командира, капитана 1-го ранга П. Леонова следовало бы сказать объективно. В том, что капитан получил такие дозы облучения, есть его прямая вина. (Ну, я думаю, вы этот вопрос хорошо знаете.)
После аварии на корабле сложилась очень сложная обстановка. Треть личного состава второго экипажа находилась на выходе в море с первым экипажем, в том числе командир, капитан 2-го ранга Новицкий; старпом, капитан 2-го ранга Томко Егор Андреевич; помощник командира, капитан-лейтенант Сальников А.М. и большая часть офицеров-управленцев. Помнится, что в базе оставались только Ткаченко, кажется, ст. лейтенант, и ст. инженер-лейтенант Тимонин.
Из спецтрюмных не пострадал только старшина 2 статьи Набока (кажется, Иван или Николай). Был в отпуске и только вернулся. Об этом моряке следовало бы упомянуть. Из специалистов, знающих порядок обслуживания реактора К-27, он был единственным в экипаже в то время, и всё практическое обслуживание 4 отсека фактически было возложено на него одного. Правда, были присланы специалисты из экипажей других лодок, но они не знали ни устройства, ни правил по обслуживанию реактора. Набока проводил с ними занятия, практически водил их в отсек с повышенной радиацией. На многочисленные приборы, вентиля и т.п. повесил таблички и номера, в какой последовательности и что надо включать, выключать и т.п. Он же и большую часть времени проводил на лодке, и наверняка перебрал много свыше нормы. Не знаю его дальнейшей судьбы и состояния здоровья, не говоря уже о том, что были во втором экипаже и другие матросы, старшины и офицеры, которые в сложных условиях обслуживания аварийного корабля показали себя достойными подводниками. Никаких «сверх особых» мероприятий офицеры, оставшиеся в тот период на корабле, не проводили, но главную задачу решили: личному составу была доведена задача, поставленная командованием – сохранить корабль, единственный в своём роде, в нём были воплощены новые принципы работы механизмов и устройств, и были достигнуты хорошие результаты.
Эту задачу передо мной и командиром БЧ-5, капитаном 2-го ранга Степаном Полетаевым поставил командующий КСФ адмирал Лобов С.М., член ВС КСФ вице-адмирал Сизов добавил, чтобы я опросил личный состав, особенно срочной службы, что необходимо сделать, какие вопросы решить для создания условий по успешному обслуживанию корабля.
Продолжение следует
