Должности боцманов на многих лодках занимали сверхсрочники, и среди них были лихие ребята. Одним из самых популярных боцманов-свехсрочников нашей бригады был Толя Буряченко. Я как-то не придавал значения ордену Славы, который красовался у него на груди во время праздничных построений. И только позже мы узнали, что во время войны наш товарищ был сыном полка, а орден получил за то, что однажды трое суток отстреливался от немцев, засев в подбитом танке на «ничьей» земле.
А.К.Михеев
Отметим одну деталь из казённой биографии нашего героя: по малолетству участие в войне не включали в официальный военный стаж.
А боцман нашей лодки – Саша Михеев («Михеич») был моряком срочной службы. Обстоятельный парень исправно следил за всем корабельным хозяйством, спокойно и уважительно решал все строевые вопросы с назначениями моряков в многочисленные наряды и дежурства (я не припомню обид и претензий по этой части), а в искусстве рулевого-горизонтальщика вполне мог поспорить с бывалыми сверхсрочниками.
И ещё мне хочется, чтобы читатель просто посмотрел на фотографию нашего командира отделения рулевых (второго «горизонтальщика») – Коли Чеснокова да приметил трудовую медаль у молодого парня.
Н.Т.Чесноков
К сожалению, у меня не сохранилось снимков нашего радиста Черкашина – моего негласного любимца родом из Красноярска – в высшей степени достойного моряка. Держать связь с помощью допотопной аппаратуры, которая стояла на наших лодках, было очень непростым делом. Для этого нужно не только досконально знать свою технику, но и постоянно поддерживать тонкое умение работы на «ключе», что, к слову, плохо совмещается с физическими нагрузками, постоянно выпадающими на долю всех подводников.
Надо сказать, что радисты (и подводники, и специалисты узла связи) составляли особое профессиональное братство, несомненную роль в сплочении которого играл флагманский связист дивизии капитан 1 ранга Водолазкин – сам бывший радист военных времён, позже он погиб с женой при катастрофе «Ту-104». В своих отношениях с подчинёнными и просто окружающими его людьми этот офицер был похож на Павла Григорьевича Сутягина, а такое удаётся далеко не всякому человеку.
Разумеется, не все в экипаже были крепкими, способными и волевыми ребятами.
Ф.Ю.Дудко
Но и к менее выносливым никто не относился свысока или оскорбительно. Одним из таких «тихих» моряков у нас был гидроакустик Федя Дудко. Согласно расписанию он являлся моим оповестителем (я упоминал, что изобретение телефона не «дошло» до наших ДОСов). По тревоге он прибегал за мной и, пока я пять минут собирался, о чём-то беседовал с маманей, заодно она угощала гостя домашней снедью. Потом мы вместе с оповестителем рысью возвращались на корабль.
У Феди была слабость – он нестойко переносил спиртное. Другие моряки могли «принять» в увольнении пятьдесят или сто граммов и пройти мимо дежурного незамеченными, но наш гидроакустик пару раз «горел» на таких пустяковых прегрешениях. Его ругали и наказывали, но сам грешник искренне удивлялся, как это всё нескладно получилось. И только благодаря одному несчастному случаю выяснилось, что причина «прогаров» – не только низкий «моральный уровень» белорусского паренька.
В летнее время мы стояли в доке Морского завода в Находке, который размещался на противоположном от бригады берегу бухты.
В программу доковых работ входит очистка и покраска суриком цистерн главного балласта. На «малыше» внутренность этих цистерн представляет собой узкое полуметровое пространство между прочным корпусом и наружной обшивкой, вдобавок разделённое для прочности множеством перегородок.
Естественно, выполнять тяжёлую работу в цистернах приходилось морякам минимальных размеров. Безответный трудяга Дудко как раз и относился к их числу. Вдобавок, к упомянутым «геометрическим» трудностям очистки и покраски цистерн летом добавляется жара: под лучами субтропического солнца корпус вытащенной из воды лодки раскаляется до сорока и более градусов.
Однажды, во время этого докового ремонта я сидел во втором отсеке с какими-то бумагами и явственно услышал через сталь прочного корпуса довольно-таки длинный реферат на матерном языке. Первая моя реакция была примитивной – я послал вахтенного прекратить ругань. Но, прислушавшись к доносившимся из цистерны непотребным звукам, скоро понял, что дело плохо: в грамматическом строе матерных речей отсутствовал какой-либо порядок. Строго говоря, это была не речь, а набор непристойных слов, очевидно, все они компактно «лежали» в какой-то части мозга говорившего.
Быстренько собрав людей, мы принялись за извлечение Дудко (именно он оказался «оратором») из цистерны. Но нам не сразу помог ни страховочный конец, ни сжатый воздух, в изобилии подаваемый для вентиляции. Федя плёл свои речи и не хотел вылезать из цистерны. С большим трудом два самых ловких моряка извлекли его на свет Божий, избежав при этом телесных повреждений у самих себя и пострадавшего. А причина была достаточно простой: к нам начала поступать неведомая ранее искусственная олифа («оксоль»), и пары её одурманили нашего гидроакустика. Даже через час после происшествия на переходе катером в бригаду его ещё приходилось крепко держать двум дюжим морякам...
Как и в других экипажах, были и среди нас ребята, «прикатанные» нелёгкой жизнью городских окраин. К примеру, наш моторист Коля Джулай – бывший житель Владивостока – ничего доброго от окружающих никогда не ожидал и, по-моему, всякий раз удивлялся обычным бескорыстным поступкам своих товарищей.
Ф.И.Левченко
Запомнилось, как однажды, наспех выйдя в море по тревоге, мы забыли ключи от одного из секретных сундуков. Моряки тут же притащили во второй отсек Джулая. Хмурый «специалист» попросил всех удалиться, и через четверть часа железный ящик был открыт. Расспрашивать моряка, откуда у него такие навыки, мне не захотелось.
Были в нашем экипаже и сверхсрочники. О старшине команды трюмных Пенькоше я уже рассказывал при описании своих автомобильных историй. А старшиной команды электриков был Миша Кравчук, тот самый, который ещё на срочной службе чуть было не закормил насмерть своего китайского коллегу на «М-280» в Циндао.
Самым пожилым моряком в нашем экипаже был старшина команды торпедистов мичман Фёдор Иванович Левченко. Он служил на ТОФе с незапамятных времен, в конце пятидесятых годов ему было за сорок, и нам он казался стариком. В начале хрущёвской эпохи наш старина дрогнул и решил попытать счастья у себя на Украине.
Однако скоро выяснилось, что колхозная жизнь и без Сталина всё-таки менее привлекательна, чем служба на привычном месте, и мичман вернулся в Находку.
Однако злопамятная государственная машина не захотела прощать колебаний своего служаки и лишила его части привилегий, положенных при непрерывной службе. Сколько мне помнится, чуть ли не все три года службы на «малыше» я писал под диктовку комбрига всяческие бумаги для восстановления злополучной «непрерывности».
Сам по себе Левченко был добрый дядька. Грамотности у него было явно маловато, но любопытства к непонятным природным явлениям он и к своему возрасту не утратил. Например, в приватной беседе он рассказал мне, что долго не верил во взрывоопасность смеси водорода с воздухом (точнее, – с кислородом воздуха), которая образуется при зарядке аккумуляторов электрических торпед. Чтобы убедиться в справедливости непонятных пунктов наставлений по торпедному делу, Фёдор Иванович выбрал подходящий момент во время дежурства в торпедных мастерских, выключил вентиляцию у заряжающейся батареи аккумуляторов и поднёс спичку к одному из них. Физические законы не потерпели надругательства со стороны еретика, а сам естествоиспытатель отделался потерей бровей и больше в правоте инструкций не сомневался.
Непосредственным начальником мичмана был командир БЧ-III А.С.Мельников – вялый перманентный «грешник» из числа наших офицеров. А Левченко, как представитель трудового народа, был у нас секретарём партийной ячейки, в ней, кроме меня и двух названных героев, состояло ещё несколько человек. Такая расстановка фигур в нашем маленьком коллективе создавала ряд забавных коллизий при разборе грехов минёра, но партсобрания похабно-дознавательского характера всё же не принимали.
Минёр был беззлобным человеком, но кое-какие ответные розыгрыши по отношению к своему пожилому подчинённому допускал. У Саши Мельникова – отличного механика и радиолюбителя – был редкий в те времена ламповый который мы по общему согласию брали с собой на рейдовые сборы. Здоровенный ящик стоял под столом в малюсенькой кают-компании и забавлял нас популярными мелодиями.
Но у магнитофона были и попугайские способности, которые широко использовались в воспитательных целях.
Так однажды Левченко был спровоцирован на высказывания о процессе восстановлении злополучной «непрерывности», а потом ему дали послушать запись собственных тирад. По-моему, в дальнейшем речи мичмана на эту тему стали более сдержанными.
Чтобы читатель не подумал, что магнитофонные розыгрыши были направлены только в сторону подчинённых, расскажу и о других случаях «магнитофонной терапии».
Один из флагманских специалистов бригады, находясь у нас во время зимнего рейдового сбора, очень не любил просыпаться спозаранку вместе с экипажем и участвовать в приготовлении корабля к выходу. В общем-то, это нас особенно не трогало, но тело штабного офицера перекрывало доступ к рундукам с продуктами, а это уже не лезло ни в какие ворота. Разозлившись, мы подложили микрофон к сонливому офицеру и записали все его разговоры в период борьбы провизионщика за доступ к рундуку. А потом невинно включили запись во время завтрака. Впоследствии соня продолжал своё недостойное поведение, но прежде чем начать ругань с хозяевами, предусмотрительно шарил возле себя в поисках подлого микрофона...
Как и все старшины торпедистов, Фёдор Иванович ведал нашей провизией, и здесь его хозяйские способности были особенно к месту. Когда мы уже собирались уходить из Корсакова в Находку, мичман разбудил меня заполночь перед выходом и в сильном возбуждении сообщил, что мой однокашник – командир транспорта Игорь Махонин – разрешил взять для подводников несколько мешков картошки – бесценного продукта в наших краях. Я разрешил воспользоваться подарком, но не в ущерб боеспособности. Куда там: наутро, обходя корабль, я увидел мешки и мешочки во всех закутках. Самые нетерпимые из них мы переместили в надводный гальюн, надеясь, что на переходе лодке не придется погружаться. А удифферентовались мы перед выходом с аптекарской точностью: погрузившись в воду только по уровень верхней палубы.
Первые два или три дня нудного перехода с Сахалина были спокойными, американские «Нептуны» (самолёты патрульной авиации) не появлялись, и мы шли в надводном положении.
Жареная картошка потреблялась экипажем в неимоверных количествах, Левченко только успевал вздыхать о неплановом расходе жиров на её приготовление.
Но частота полётов американцев над Японским морем была достаточно «плотной», и нам пришлось всё-таки при появлении хоть и мирного супостата нырять от него на глубину. Погрузившись, я не забыл «поздравить» Фёдора Ивановича с потерей картофеля, оставшегося в надводном гальюне, его и вправду потом не стали есть даже свиньи: морская вода проникла на всю глубину клубней. Однако тотчас же выяснилось, что наши потери от встречи с «американцем» не ограничиваются только дармовым продовольствием: я оставил на мостике свой личный бинокль, с большим трудом собранный из списанных деталей за два года. Так что никогда не злорадствуйте над ближним, даже в шутливой форме...
К слову, о «Нептунах». Сейчас все как-то забывают, что в деле раздувания «холодной войны» у нас были достойные партнёры. Когда я имел возможность с помощью самодельного телеобъектива фотографировать нахального заокеанского «гостя» (смотри приведённый снимок), сомнений в необходимости держать ухо востро не возникало.
Наверное, мне нужно кончать записки о нашем дружном экипаже, хотя признаюсь – дело это мне очень нравится, я сразу помолодел на тридцать пять лет.
Давайте на прощанье ещё раз посмотрим на случайный групповой снимок во время какого-то летнего праздника 1960 года.
Возле меня, как водится, верные помощники: Вася Кравцов и «комиссар» – Фёдор Иванович. Серьёзные боцман Михеев и Ваня Фаст сидят внизу. Пенькоша – на левом фланге снимка. А фамилий остальных моряков я не помню, хотя когда-то наизусть знал все подробности их биографий и (в деталях) содержание книжек «боевой номер», которые определяли обязанности подводников на все случаи жизни.
Ну что ж, ещё раз попрощаемся, друзья мои...
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских и подготовительных училищ.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ и оказать посильную помощь в увековечивании памяти ВМПУ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
.jpg)
