Мои родители, видимо, ещё в раннем детстве заметили у меня музыкальные способности. Весной 1941 года я успешно прошёл приёмный конкурс в детскую музыкальную школу при Московской консерватории. Для моего будущего музыкального обучения купили рояль. Но война перечеркнула все планы и надежды. Эвакуация. Папа погиб на фронте. Овдовевшая моя мама музыкальный инструмент продала. Развивать свои музыкальные способности мне так и не пришлось.
Однако врождённый тонкий слух проявлялся у меня в том, что я без особого напряжения мог повторить на память услышанные хотя бы один раз сложные музыкальные мелодии.
В Нахимовском училище на радость и потеху своим ребятам я легко и очень правдоподобно имитировал голоса и звуки животных, подражая лаю, мяуканью, блеянию, мычанию, кудахтанью, кряканью, кваканью и всякое другое. Я даже придумал своеобразную звуковую инсценировку, которую назвал «Утро в деревне», и частенько перед отбоем в кубрике демонстрировал ребятам свои способности имитации звуков и голосов. При этом произносилось, как бы от ведущего, всего лишь несколько слов, а все действия и события угадывались по их звукоподражанию. Такие представления, которые никогда не были похожи, потому что каждый раз я вносил что-то новое, разнообразил своих звуковых персонажей. Это очень веселило моих одноклассников.
Помню, однажды во время летней практики к нам в лагерь на острове Буллю приехал с выступлением артист-звукоподражатель и тогда мои друзья настояли, просто притащили меня к нему. Мне пришлось продемонстрировать свои «таланты», исполнив «Утро в деревне», что вызвало похвалу со стороны заезжего «маэстро».
На этом мои способности не ограничились. Я научился подражать голосам своих товарищей и взрослых людей, обладающих характерной дикцией. Так, например, слесарное и токарное дело у нас преподавал техник-лейтенант Курицын, речь которого была своеобразна. Он говорил очень быстро, как бы обрывая окончания слов и слегка нажимая на «о». Очевидно, этот говор был характерен для жителей северных или поволжских российских губерний. Его голос копировать у меня получалось весьма неплохо. А главное было то, что это нравилось самому лейтенанту Курицыну. Полагаю, что, не подозревая в моих действиях никакого подвоха, он принимал меня за своего земляка. Для создания более благоприятной обстановки на его занятиях питоны поручали мне, как бы дежурному по классу, отдавать ему рапорт его же голосом. После такого доклада он всегда был в хорошем настроении и благосклонно к нам относился, доверяя пользоваться разными станками и многочисленным слесарным инструментарием, при этом подробно и доходчиво объясняя технологические особенности разных металлов и материалов.
В нашем училище при большой поддержке и инициативе самого капитана 1-го ранга К.А.Безпальчева организовывались и проводились всевозможные концерты, смотры, в том числе и выступления художественной самодеятельности.
Помню, со стихами часто выступал офицер-воспитатель капитан Богданович, который любил декламировать выдержки из поэмы Твардовского «Василий Тёркин». Высокий и сухопарый Богданович, жестикулируя длинными руками, с яростной искренностью убеждал со сцены нас, зрителей, сидящих в зале:
«Нет, ребята, я не гордый.
Не заглядывая в даль,
Так скажу: зачем мне орден?
Я согласен на медаль».
Мне после таких его чистосердечных признаний всегда казалось, что надо восстановить справедливость. Ведь война завершилась, а Богданович, якобы, своей медали так и не получил. Я научился подражать голосу капитана Богдановича, растягивая слова на самых высоких нотах, при этом неимоверно размахивал руками и изо всех сил бил себя в грудь, как бы показывая, что даже медали так и не дождался. Ребята, помню, слушая мои импровизации, смеялись до изнеможения.
Вот другой пример. Был у нас учитель русского языка и литературы майор административной службы (узенькие погоны с красными просветами) Сапиро Моше Срулевич, который некоторый период преподавал в нашем классе. Военную форму он носил крайне редко, которая на нём, надо признаться, сидела мешковато, может потому, что роста он был маленького, полноват, лысоват, да и вся фигура его была какая-то расплывчатая, сугубо гражданская.
Предмет своего преподавания он знал, без всяких сомнений, блестяще. На занятиях мы к нему обращались по имени и отчеству, изменив, видимо, с его согласия для удобства общения, как Михаил Семёнович Шапиро.
Так вот, Михаил Семёнович тоже читал выдержки из литературных произведений, но не со сцены, как все участники самодеятельности, а почему-то по радиотрансляции. Особенно часто передавали в его исполнении монолог Анны Карениной на последнем её свидании со своим маленьким сыном. Голос Семёна Михайловича, достигая кульминации, трагически дрожал и при словах: «Он протягивал к ней свои руки и говорил: Мама, Мама…», у всех слушающих наворачивались безутешные и горестные слёзы, хотелось плакать и рыдать: так было жаль маленького Коленьку и его несчастную мать Анну, которой оставалось жить всего несколько часов.
Вскоре я тоже научился имитировать голос Михаила Семёновича. Почти ежедневные встречи на занятиях давали мне возможность вслушиваться в его своеобразную речь. У меня создавалось впечатление, что произносимые им звуки вылетают из его гортани, ударяются в нёбо и приобретают лёгкую вибрацию.
На тему монолога Анны Карениной я стал исполнять свою импровизацию, накручивая всякие разные события и факты нашей повседневной жизни и учёбы, сохраняя трагическую драматургию происходящего. Ребята, слушая меня, покатывались со смеху.
Такой мой интерес к имитации голоса Семёна Михайловича сыграл со мной злую шутку. А произошло следующее. Однажды во время большой перемены я в окружении плотного кольца питонов голосом майора С.М.Шапиро травил какой-то анекдот с употреблением нецензурных слов. Никто из ребят не обратил внимание но то, что к нашей чрезмерно развеселившейся группе, приблизился Семён Михайлович, который, приподнявшись на цыпочки, пытался увидеть этого весёлого рассказчика. И в этот момент, о, ужас, я сам увидел плешивую голову нашего майора. Мой рассказ, естественно, мгновенно прекратился, и все разошлись, как ни в чём не бывало. Но, когда начался урок литературы, Семён Михайлович, ни с того, ни с сего, сразу влепил мне двойку, якобы, за безобразное отношение к русскому литературному языку. За полученную двойку я автоматически лишался увольнения в воскресенье. К тому же в своё свободное время я должен был два часа дополнительно потратить на изучение литературы.
Меня переполняла обида. Двойку я посчитал совершенно незаслуженной: ведь она была выставлена не за уровень моих знаний, а за мою шалость, баловство. «Отмщение! Отмщение!» − кипело в моей уязвлённой душе. Где и как я могу отомстить за незаслуженную оценку, которая, как показала дальнейшая жизнь, оказалась первой, но далеко не последней двойкой? Ну, разве только придумать какую-нибудь историю и рассказать ребятам его голосом. Ну, посмеёмся все вместе. Ему-то, что от этого будет? Я и без этого что-нибудь рассказываю. Нет. Этот путь не продуктивный. И всё-таки нашёлся один способ, которым я удачно воспользовался.
От зорких и внимательных глаз питонов не ускользнуло чрезмерно внимательное и, возможно, нежное отношение Михаила Семёновича к одной очень красивой женщине. Объектом его интересов, как мы заметили, являлась врач-терапевт Ордынская, которая была прикреплена к нашей роте, ежемесячно проводила медицинские осмотры, следила за нашим здоровьем. В те вечерние часы, когда Ордынская являлась дежурным врачом в училище, как правило, в эти же дни приходил к нам на консультацию на самостоятельные занятия майор Шапиро. Тщательным наблюдением было установлено, что после окончания всех мероприятий, Михаил Семёнович провожал даму сердца домой.
В один из вечеров я выбрал момент дежурства в санитарной части врача Ордынской, когда в училище отсутствовал майор Шапиро. Вот она госпожа «Удача»! Я позвонил в санитарную часть и голосом Михаила Семёновича назначил свидание после её дежурства под часами «Лайма» на пересечении улиц Бривибас и Падомью. В ответ услышал недоуменный вопрос, чем вызвано такое неожиданное свидание. Я быстро ответил, что это мой сюрприз и тут же положил трубку.
Она пришла на свидание, напрасно прождала, очень рассердилась и потребовала у Михаила Семёновича объяснений. Я сейчас чувствую чрезвычайную свою виноватость перед этой замечательной женщиной, что так грубо и, может быть, даже жестоко с ней поступил и великодушно прошу простить за мою такую мальчишескую выходку.
Но тогда я был удовлетворен, что моя маленькая сатисфакция удалась.
Можете себе представить, что я испытал, когда в нашем классе начался очередной урок по литературе. Майор Шапиро, казалось, не слушал рапорт дежурного по классу. Его испепеляющий взгляд был направлен только на меня, а взгляд этот был подобен взгляду всесильного удава на беззащитного кролика, коим я себя и чувствовал. Каждую субботу он вызывал меня к доске, мучил, истязал и гонял по всей учебной программе, а в заключение с большим удовольствием ставил мне очередную двойку. Так продолжалось в течение всей четверти. Но самое мерзкое и оскорбительное было то, когда он с издёвкой говорил:
− Садитесь. Сегодня вы превзошли все мои ожидания. Я, наконец, могу поставить вам вполне заслуженное…
В этом месте следовала длительная пауза. Я шёл на своё место и слева и справа слышал одобрительный шепот ребят:
− Четыре или пять!
Но вот я подходил к своему месту, садился и в ожидании положительной оценки замирал. А майор Шапиро, тем временем, торжественно завершал свою фразу:
− … заслуженное два с плюсом!
Он учил нас так, что у него не могло быть неуспевающих. У меня за вторую четверть с учётом письменных работ и вдруг откуда-то появившихся в журнале четвёрок в итоге выходил трудовой, с потом и кровью заработанный трояк. Майору Шапиро, хотя бы за это я был благодарен, так как, не имея учебных задолженностей, на зимние каникулы мог поехать в Москву, навестить маму, сестру и друзей детства.
PS. Вскоре майор Сапиро Моше Срулевич был демобилизован, якобы, в связи с тем, что после войны он скрывался от своей семьи. Значительно позже, когда я учился в Первом Балтийском ВВМУ ПП, то в период нашего пребывания на Первомайском параде в Москве кто-то из курсантов передавал мне привет от майор запаса, преподававшего в МГУ.
В заключение несколько слов об одном из героев данной истории. Богданович Всеволод Всеволодович, офицер-воспитатель, старший лейтенант.
Контр-адмирал К.А. Безпальчев. В море и на суше. Сборник воспоминаний его воспитанников и сослуживцев. - СПб.: НПО «Система», 2008.
Но ведь мы не только учились. Нас учили и отдыхать. Была у нас самодеятельность, да еще и какая! Старший лейтенант Всеволод Всеволодович Богданович остался в памяти, как близкий по духу воспитанникам человек, офицер и как талантливый организатор и постановщик нашего местного «мюзикла» под названием «Отдых на баке». В нем участвовала практически вся вторая рота. Это была длительная по времени и сложная по замыслу постановка, состоящая из отдельных сцен, связанных общим сюжетом. Солидным было и музыкальное сопровождение. На смотре коллективов самодеятельности «мюзикл» занял первое место, а это событие было отмечено в приказе как особо значимое. Я, Карпов, приехав однажды в командировку с Северного флота в Кронштадт, встретил там Всеволода Всеволодовича, где он продолжал службу после Риги.
Прошло 60 лет, а мы до сих пор храним яркие и теплые воспоминания о своем детстве и юношестве, которые прошли в идеальных для того времени условиях доброжелательной ауры, духовности (как сейчас выражаются), истинной и бескорыстной заботы о воспитании подрастающего поколения.
Пожалуй, только сейчас, набравшись жизненного опыта и сравнивая то, как воспитывали нас, и как воспитывают в иных учреждениях юношей сегодня, мы понимаем, какие люди нас окружали, заботились, учили. Сколько тепла и души было отдано нам в очень непростое и тяжелое послевоенное время. Вечная благодарность и память ИМ! А особо - Бате - глубоко уважаемому адмиралу Константину Александровичу Безпальчеву!
"ВЕРХОЛАЗ".
Стены нашего учебного корпуса были не гладкие, а выполнены фигурной или, как говорили, художественной кладкой, когда очередной ряд кирпичей на несколько сантиметров выступал от предыдущего. Это создавало особую красоту этому зданию, что хорошо просматривается на снимках.
Стена учебного корпуса со стороны улицы Смилшу.
Однажды одному отчаянному питону, а по другому не назовёшь, запала дерзкая и опасная мысль: залезть по отвесной стене здания. Среди ребят сразу появились разные мнения: кто-то отговаривал от выполнения этой затеи, другие говорили, что это пустяшное дело, дескать, любой залезет, а третьи подзадоривали – раз сказал, то и полезай. Как тут поступить? Просто так, что ли? Говори не говори, а риск, конечно, есть. Ведь без страховки и без тренировки. Тогда решили, что тут должен быть определённый интерес – трюк будет исполняться на спор.
Для удобства рассуждений одного я назову «спорщик», другого – «верхолаз», а представитель третьей независимой стороны – судья – рефери.
«Спорщик» заявил, чтобы «верхолаз» не просто кое-как повисел на стене, и настоял, значительно усложнив задание: залезть до второго этажа и заглянуть в окно начальника училища.
Надо сказать, что второй этаж находился на значительной высоте, да это наглядно видно на снимке, поскольку здание имело высокий цокольный этаж, да и потолки в здании были высоченные. Наибольшую техническую трудность представлял далеко выступающий за пределы стены металлический козырёк, разделяющий первый и второй этажи. С психологической точки зрения, пожалуй, трудней было всего, чтобы преодолеть страх и нахально заглянуть в кабинет к начальнику училища.
Не без трудностей договорились, что призом за победу в споре будет служить порция воскресного «полевого пирога» с кружкой компота.
Вспоминаю, что по воскресеньям к обеденному столу нам подавали свежую выпечку. Особенно был хорош, мягкий, душистый, с сахарной присыпкой на верхней румяной корочке этот самый «полевой пирог»!
Итак, условия были согласованы и стороны ударили по рукам, судья их разбил.
И вот в назначенный день и час у стены главного здания под окнами начальства собрались два главных действующих лица, рефери, независимые свидетели и просто зрители и болельщики. «Верхолаз» был невозмутим и спокоен. Сначала он снял верхнюю одежду, оставшись в одних трусах и тельняшке. Форму аккуратно сложил, сверху по флотским традициям положил бескозырку. Снял рабочие ботинки (гады) и носки. Затем достал ранее заготовленный пакетик с канифолью, которой стал тщательно натирать пальцы и ладони рук, а также пальцы ног. Все его действия были размеренные, не торопливые и уверенные.
Наконец началось восхождение. Все присутствующие замерли. В страхе, и в восхищении наблюдали за уверенными движениями «верхолаза». Широко расставив руки и расположив их выше головы, он кончиками пальцев стал цепляться за еле заметные выступы. Ноги его тоже были широко расставлены. Всё тело было плотно прижато к стене.
Мне показалось, что он в таком виде напоминает распятого апостола Андрея Первозванного. И вот, он словно «гуттаперчевый мальчик», попеременно перебирая руками и хватаясь за выступы, а затем, равномерно перенося ноги, медленно и плавно поднимался вверх.
Я смотрел и удивлялся, откуда у него такое чутьё, такая уверенная координация движений, строгое и чёткое перемещение рук и ног – в любой момент тело имело три точки опоры. Не иначе как от древних предков достались нашему «верхолазу» эти способности.
Очень медленно, метр за метром преодолевал он высоту, пока, наконец, не достиг желаемой цели – заветного окна.
Среди зрителей, наблюдавших это восхождение, раздался гул одобрения и восхищения.
Наконец, смельчак поднял глаза и заглянул в окно. О, ужас! Он увидел то, чего мы, стоящие на земле, не могли видеть. Действительно, только в приключенческих кинофильмах или книгах происходят такие нелепые случайности. Взгляд нашего «верхолаза» упёрся в блестящие пуговицы кителя стоящего у подоконника окна начальника училища.
Как оказалось, Батя находился в своём кабинете и, вероятней всего, услышав радостный мальчишеский гомон во дворе училища, решил убедиться, с чем это связано и подошёл к окну. И вдруг перед его глазами появилась сначала стриженая голова, карабкающегося вверх по отвесной стене здания, воспитанника в тельняшке. В следующий момент он увидел два испуганных широко открытых серых юношеских глаза. Теперь, надо полагать, необыкновенное беспокойство охватило Батю. Что делать? Как поступить? Только не закричать! Не напугать, чтобы не сорвался со стены.
Какие мысли были в этот момент у Бати? Ведь только-только вроде бы всё успокоилось и улеглось после недавно произошедшего одного чрезвычайное события едва не закончившегося трагической гибелью одного нахимовца. А тут, откуда ни возьмись, этот «верхолаз»?
Ремарка к мыслям начальника училища: «Группа нахимовцев в свободное от занятий время затеяла обычную мальчишескую беготню по этажам учебного корпуса: одни убегали и прятались, другие их преследовали и ловили. Один из питонов, назовём его К., решил схитрить. Он забежал на самый верхний, пятый этаж и вызвал рабочий лифт. (Рабочий лифт использовался только для доставки продуктов на камбуз. Дверь лифта открывалась вручную и должна была всегда находиться в запертом на ключ состоянии. – А.Д.).
Когда лифт поднялся на пятый этаж, обрадованный такой удачей К., дёрнул за ручку двери лифта, которая беспрепятственно открылась. Оставив дверь открытой, К. подбежал к перилам лестницы, издал боевой клич своим преследователям, которые тут же устремились с нижнего этажа за ним, и, возвратившись к открытой двери лифта, безоглядно прыгнул в пустой проём шахты лифта. Прошли какие-то секунды, пока он бегал, но этого было достаточно для того, что лифт вызвали вниз для перевозки очередной партии груза.
Произошла настоящая трагедия. Бедняга летел в тёмную шахту лифта. Ударившись о натянутые стальные тросы мальчугана сначала отбросило на заградительную сетку, затем ещё раз швырнуло на тросы, которые спружинили, и его снова откинуло к металлической стенке. Точно не известно, в какой момент он упал на крышу кабины лифта, так как в этот момент он находился без сознания. Не исключено то, что при таком падении он потерял инерцию, и сила удара не была смертельной, и это сохранило ему жизнь. Обнаружили пострадавшего работники столовой, которые, поднимая очередную партию груза, вдруг заметили стекающую струйку крови по стеклу внутренней двери лифта.
К счастью, срочно принятыми мерами нахимовца К. немедленно доставили в гарнизонный госпиталь, где его привели в сознание, прооперировали, наложили швы на рваные раны. На голове, правда, остались заметны плешины, так как часть кожи с волосяным покровом была скальпирована. (Забегая вперёд сообщу, что К. успешно окончил наше училище, был направлен для дальнейшего обучения в одно из Высших Военно-морских училищ. – А.Д.)
Но на момент происходящего в этом моём рассказе – тот случай был ещё свежей раной на сердце Бати».
Итак, я продолжу прерванное повествование. Все мысли начальника училища, я полагаю, были направлены только на то, как спасти, как не спугнуть этого «верхолаза». И он умудрённый многолетним опытом работы с детьми, подростками и юношами, нашёл самый правильный вариант. Батя не подал никакого вида, что заметил «верхолаза». В следующий момент он отвернулся от окна, отошёл к своему к столу и, делая спокойный вид, продолжил работать со своими бумагами. Но как только стриженая голова в его окне скрылась из виду, Константин Александрович мигом кинулся из своего кабинета и с невероятной скоростью по запасной лестнице сбежал к выходу.
Увидев вылетевшего из двери запасного выхода начальника училища, все питоны, наблюдавшие за происходящим, мгновенно разбежались кто куда. Поэтому основной этап спуска со стены смельчака проходил только под наблюдением начальствующего ока. И чем ниже оказывался «верхолаз», тем всё ровнее и спокойней билось сердце Бати.
Наконец, «верхолаз» спрыгнул со стены и оказался в крепких руках начальника. Повернув его к себе лицом, Батя строго и наставительно произнёс:
− Вот ты кто, «верхолаз»! Не ожидал от тебя такой идиотской выходки. Сегодня же отдам приказ лишить тебя ношению погон сроком на месяц! Идите, но прежде оденьтесь. Доложите командиру роты о своём проступке и моём принятом решении.
Вот так благополучно, как я считаю, завершилась эта история. «Верхолаз», лишённый погон, в течение целого месяца ходил на шкентеле ротного строя. Среди питонов, однако, он прослыл смелым и ловким.
Арнольд Думбре.
