Уже пополудни, когда бабы шли с фермы на обед, им
навстречу выбежала целая ватага ребятишек. Хотя с войны и
вернулось едва не треть мужиков, но за десять лет население
на селе поприбавилось и изрядно. А страна, выбравшись из
руин и пепелищ, становилась на ноги. Электричество, радио, трактора, авиация… Всё это утверждалось по стране, но до
села всё доходило как нечто невообразимое, чуть ли не
фантастическое. И, стоило первому столбу под электропровода и радио появиться у сельсовета, как всё село знало об
этом до мельчайших подробностей. Так случилось и тогда,
июльским утром 1950 года.
- Летит! Да вона где, гля! Здо-оро-вущий! Ща сядет,
небось. Поди, за котлованом!, - орали деревенские пацаны,
завидев садящегося, как видно за деревней «кукурузника». Я
и Ванька Марков, подтянув штаны, рванули к колхозному
саду, на краю которого был вырыт котлован для водопоя
деревенской скотины. А уж за ним далеко, сколько видели
глаза, простиралось ковыльное поле. Не слышали тогда о
целинных землях.
А аэроплан и на самом деле сел. Так близко самолёт не
видел из нас никто. Разве что в кино, когда приезжала на
быках передвижка.
-Вона, сел!!! Гришуха, гля, да вон он, за деревами! Здоровущий какой! Ух, ты! Да шустрей, ты! Того и гляди, улетит,
не посмотрим!
А уж от фермы и конюшни бежали мужики да бабы.
Побросали вилы, грабли, подойники…Вчерашние фронтовики шли особняком и степенно. Уж они - то повидали
разных чудес на войне, да по заграницам. Вскоре вся деревня
была у самолёта.
Даже Шаврак с подельниками не успели похмелиться,
хотя бабка Цеделёнчиха нацедила им четверть самогона, как
видно дров напилили, что леваки ей ночью завезли. Каким-то образом очутился здесь даже рахитный ребёнок пьяницы
Кутюли, 17-й по счёту и по прозвищу «Рюмкин-110». Фуражку ему кто-то для смеха подарил с номером 110.
В деревне фамилии были не в ходу, чаще - прозвища.
Нередко и сам имярек не мог вспомнить свою фамилию.
Подлинность фамилий могли удостоверить два человека в
деревне: председатель и почтальонка.
Между тем чумазый лётчик в кожаном шлеме возился
подле мотора, тихо матерясь. Шаврак, не выпуская из рук
огурец и бутыль, испрошал авиатора: «Слышь, милай, можа,
чем подмочь?»
Но «милай» беззлобно послал его подальше. Шаврак даже
не обиделся. Ведь с НИМ поговорил сам лётчик и тут же с
собутыльниками ушёл «куда подальше» избавляться от
похмелья. А крутнуть винт летун попросил самого здорового
из пацанов - Ваську. Но крутнуть с видимым результатом не
удавалось много раз, видно не ладилось что в моторе. Мужики,
искренне переживая, тут же свернули цигарки «козья ножка» и
разом задымили. На что уж авиатор всполошился не на шутку:
- Да вы чё, мужики, охренели! А ну как ковыль займётся, да
самолёт пыхнет!!! Туши, давай, мать вашу!
Затушили, заплевали, затоптали:
-Ты уж того, паря, извиняй! Малость сглупили.
«Паря» извинил и попросил развернуть самолёт по ветру.
Тут Васька и крутанул.
- Есть контакт!», - крикнул лётчик и мотор взревел. Бабы
испуганно завизжали и присели, держа подолы. Народ
посторонился на всякий случай, даже Васька.
И долго ещё деревенские щурились, вглядываясь в небо:
«Улетел!». Кому как, а нас, деревенских мальчишек, этот
случай изрядно взбудоражил. А Ваську так и прозвали
«Васька-лётчик». Всё чаще шли разговоры о Чкалове,
Гастелло, Уточкине.
Спорили, кто важнее: моряки, лётчики, танкисты или
разведчики. В библиотеке было не протолкнуться. А иногда
слышалось: «А девкам здесь вообще делать нечего!».
Но про войну и разведчиков я прочёл книги раньше всех.
Да и в школу пошёл с семи лет, а не как мои сверстники: в
первый класс лет в девять и позже. Так что увлекался уже
Жюль-Верном, Беляевым, Майн-Ридом и Джеком Лондоном.
А мечтал слетать на луну и мастерил телескоп.
Пели мы тогда с подъёмом:
С героями Жюль Верна
И вы летали, верно
В снаряде на далёкую Луну
Реальная жизнь ожидала каждого из нас по-разному. Многие так и остались на ферме, конюшне и тракторе. А некоторых
потянуло дальше: учиться в город. У нас-то школа была лишь
до шестого класса. Пение преподавал безногий лётчик дядя
Петя (не любил он по отчеству). Он раньше по поездам на хлеб
песнями зарабатывал, да прибился к колхозу. Немецкий вёл
настоящий, бывший пленный немец, баварец Шлей. Мы ему
дали прозвище - «шлея», что в ремённой упряжке под хвостом
у лошади. Он в своё время закончил художественную академию, так что мы, благодаря ему рисовали куда как здорово.
Научил нас Шлей, и столярничать за милую душу. В домах
появились табуретки и лыжи, полки и скамейки для дойки, а
то и столы. Вот только досок в деревне не сыскать: лесов-то
на юге Западной Сибири почти нету. Даже единственный в
деревне сортир у сельсовета имел лишь дверь с крючком и
щеколдой, но без стен: их растащили на поделки деревенские.
Может где в городе и были кружки авиамодельные, судомодельные, планерные, то у нас в овраге были красная, зелёная и
белая глины. А из них мы лепили «ястребки» и «мессершмиты. С ними тоже играли в войнушку. И росли. А война осталась в кино, да играх «Казаки-разбойники», и «Чапаев».
А коли по правде, то война в наших детских душах оставила не то чтобы след, а целую пахотную борозду. Ведь наши
отцы, считай поголовно полегли на поле боя. А кто выжил, то
был инвалидами в любой степени и по любому диагнозу. А
чаще - душевному. Так и называли: душевнобольной. Нередко их унижали, нежели воздавали должное. Им, пришедшим
живыми с поля брани.
А десятки тысяч, поистине героев были преданы незаслуженному позору под клеймом «без вести пропавший». Их
вдовы и дети несли почти доселе это позорное клеймо лишь
за то, что от их отцов не нашли ничего. Не то чтобы медальона, которых у наших солдат отродясь не полагалось, но и останков тела. Да и опять: кто их искал после войны и много
ли ищут по сегодня?
Разорвало снарядом, погиб в подлодке или утонул с
экипажем торпедированного немцами катере на переправе,
взорвался в горящем самолёте при падении на территорию
противника… А сколько сотен тысяч приняли мученическую
смерть в концлагерях? Ко всему только теперь начинают
«вспоминать» о «загранотрядах», не жалевших патронов по
вздумавшим отступать своим же, пусть и штрафникам.
Многое нам, тогдашним пацанам порассказывали фронтовики за ковшиком умыкнутой для них у тёток и бабушек
бражки. Да, мы искренне хотели быть военными, чтобы слава
наша достигла отцовских и дедовских высот.
Не быть тебе в авторитете, не считаться настоящим пацаном, коли, не можешь сделать сам пусть деревянный пистолет, а то и «поджиг», стреляющий как из ружья. Нередко
последний вышибал глаза и отрывал пальцы. Но ими хвастались и гордились: «Слабо! У меня двуствольный «поджиг» и
финка!». И дрались «на кулачках» стенка на стенку, правда,
отдельно от взрослых парней. Пока.
Кто-то мастерил ветряк, либо вычурного змея для запуска
под облака. У меня недоставало для подзорной трубы-телескопа одной линзы. Где-то в кулуарах деревенской библиотеки я сыскал нечто замечательное. По-моему это была
«Занимательная физика». Тогда ещё были такие книги. Куда
подевались ныне-удел Наркомпроса ранешнего или Минобразования и культуры нынешних. Всё накрылось… интернетом.
Интернету, нынешнему вера фифти-фифти. То есть «пальцем в небо». Хотели мы и стремились ко всему чудесному,
интересному, поверьте, - всей душой! Хотя нам, пожалуй, уже
было предначертано судьбой стать героями. Нам и имена-то
давали от героев. Валерий, Виталий, Александр - знакомые по
военным сводкам имена. Теперь они принадлежат нам.
А однажды, изрядно поддавшие фронтовики зашвырнули
меня в колхозный котлован, когда там не было деревенского
стада. Да и не меня одного, поскидали, хохоча, всю детвору.
Это называлось «Днём флота». Двое из деревенских фронтовиков служили на флоте. Может, именно благодаря им я и
многие мальчишки в деревне научились плавать.
Честно скажу, что ныне призванные на флот в большей
части и плавать-то не могут. И даже там, в учебном отряде
особо не учат, а жаль. А уж фронтовых историй наслышались
довольно. Как ныне говорят,- от «первоисточников». Вплоть
до взятия Берлина и позже. К нам в деревню возвращались,
чуть ли не до пятидесятых годов.
И, что удивительно, пройдя огни и воды, как парни, так и
те, кто постарше не потеряли чувства юмора. Подъегоривали
даже друг друга. Положим, меня, безотцовского парнишку,
подослали на колхозный склад за хлебом. Туда специально
пекли огромные караваи для механизаторов и косарей в
поле. Изумительно вкусные, а с конопляным маслом в
добавку - просто чудо!
Складом заведовал безногий фронтовик «Дендюля», а
проще - дядя Степан. Мне едва было 4 года. Вот и подзадоривают: «Иди, Валерка, попроси хлеба. Скажи, мол, Дендюля,
бля хромая, дай хлеба!». А сами, в подпитии ждут за амбаром. Попросил, конечно, и дал мне дядя Степан краюху с
конопляным маслом, да солью посыпал: «Кушай, сиротка, да
этих прохиндеев не слушай!». Вкус этого хлеба помню и
сегодня. А вот почему масло конопляное теперь не делают?
Скорее всего, не могут коноплю наркотическую отличить от
той, из которой масло давят.
Не помню случая в деревне, чтобы не помогли человеку.
Ещё в 50-е к нам, в Руслановку, да и в другие деревни Сибири
«понаехало» сотни, а то и тысячи беженцев-переселенцев из
Европы. Просились на постой, докопать картошку и просто
поесть, а, коли не жалко-то, что из одежонки. Хотя была почти
поздняя осень, но многим успели всем миром построить и
обиходить землянки из дёрна. Дали скотину, птицу на развод,
зимнюю одежду и даже катали пимы и шили полушубки. Моя
бабушка дала овчины и шерсть на носки. Даже жадный
объездчик Кутюля дал бесплатные билеты на порубку сухостоя в колках на дрова. И когда только и какой бездушной
сволочью внесена в наш язык фраза: «Это ваши проблемы!».
В деревне всегда всё про всех знали: кто голодает, а у кого
и штанов нету в школу сходить, да валенки одни на троих. А в
классе у нас учились русские, цыгане, немцы (волжане),
киргизы и казахи. Ходили в гости в аулы, в табор, а вот с
немцами особо дружбу не водили. Ещё бы! Хотя наши немцы
вовсе и не фашисты, но ведь немцы…Хотя трудились немцы
куда проворнее и грамотней наших. Попасть на комбайн, где
тракторист и комбайнер немцы, было редкой удачей. У них
всё до винтика предусмотрено. За всю уборочную немец и
часа не простоит, коли вёдро на небе, да валки сухие.
В общем-то известно, что поступки - основа привычек.
Укоренившиеся привычки и есть традиции, подчас хранимые
в веках. О русских традициях сказано, написано достаточно,
чтобы следовать им. Но традиции, прежде всего надо блюсти.
Вечно, пока существует нация, народ, их породивший.