Важное
Главное в военных СМИ за неделю: новые перестановки на верфях ОСК, первые серийные комплексы С-500, арест замминистра обороны
Новый измеритель ИМД-9 
|
Пастораль для изгоя Блюхер Василий Константинович. Один из первых пяти советских маршалов, первый кавалер боевых орденов Красного Знамени и Красной Звезды, Василий Константинович Блюхер скончался от жестоких пыток (по заключению судмедэксперта, смерть наступила от закупорки легочной артерии тромбом, образовавшимся в венах таза; был вырван глаз. - Авт.) в Лефортовской тюрьме НКВД 9 ноября 1938 года. По приказу Сталина его тело отвезли для медосвидетельствования в печально известную Бутырку и сожгли в крематории. И только через 4 месяца, 10 марта 1939 года, судебные инстанции приговорили мертвого маршала к высшей мере наказания за "шпионаж в пользу Японии", "участие в антисоветской организации правых и в военном заговоре".
Этим же решением к расстрелу были приговорены первая жена Блюхера Галина Покровская и жена брата Лидия Богуцкая. Еще через четыре дня расстреляли вторую жену бывшего командующего Отдельной Краснознаменной Дальневосточной армии (ОКДВА) Галину Кольчугину. Третью - Глафиру Безверхову - еще ровно через два месяца Особое совещание при НКВД СССР приговорило к восьми годам исправительно-трудовых лагерей. Чуть раньше, в феврале, был расстрелян и брат Василия Константиновича капитан Павел Блюхер - командир авиазвена при штабе ВВС ОКДВА (по другим данным, умер в заключении в одном из лагерей на Урале 26 мая 1943 г. - Авт.). До ареста Василия Блюхера были брошены в казематы НКВД его порученец Павлов и шофер Жданов. Из пяти детей маршала от трех браков старшую - Зою Белову - в апреле 1951 года осудили на 5 лет ссылки. Миша Блюхер принимал присягу на "Авроре" с нами в одном строю. С пятого класса мы знали его только как Михаил Белов. Никогда, ни одним словом в течение семи лет он не проронил - Блюхер. Детский коллектив, а особенно закрытый, не принимает лжи и фальши. Миша не лгал - он не знал. И вместе с нами тащил лямку армейской службы без всяких снисхождений. Прожив семь лет с нами, съев не одну тонну каши и выдраив сотни километров паркетных полов, он не стал ни для кого другом и даже товарищем. Он остался одним, с кем никто не пошёл бы в разведку. После первой четверти, которая была до одури тяжелой и страшно непривычной для меня - полудеревенского мальчишки со скудным запасом знаний, мне выставили за четверть по математике - два. Миша Белов делил со мной эту горькую славу. Мы были единственными двоечниками во всём училище, о чём узнали из огромной училищной стенгазеты, где были изображены верхом на лошади в виде двойки. Офицер-воспитатель, объявив мне мой плачевный результат, добавил, что, так как я был принят дополнительно, то по результатам четверти будет принято решение о моём пребывании в училище. Из многого, что потом было до смерти больно вспоминать, мне навсегда запомнилась эта боль позора и одиночества. Мне так хотелось плакать, но я не мог - это было не по-мужски. И только к вечеру, забравшись на чердак, я горько - горько расплакался. Может быть, мои детские слёзы помогли: мне дали ещё время - четверть. Евдокия Андреевна Шитова была преподавателем математики, которая считала, что уровень тех, кого принимают, достаточен для того, чтобы не разжёвывать очевидное, а обучать тому, что лежит за программой, решая задачи повышенной сложности. Она была деспотом и диктатором. Когда она входила в класс, стояла тишина полёта мухи. Первые пять парт были предназначены для тех, кого она вызывала для решения письменных задач. Ещё три человека вызывалось к доске, и так каждый день - практически каждый из нас раз в неделю имел счастье предстать перед судом Евдокии Андреевны. Её же вердикт в качестве оценки значил для нас возможность или не возможность сходить в увольнение. Двойка и тройка перечёркивали все планы на выходные. Для двоечников были обязательные часы самоподготовки, дежурный офицер по списку собирал немногочисленную команду в одном из классов по субботам, когда все твои друзья смотрят фильм, и в воскресенье с утра, и только после обеда звучала команда: "Двоечникам построиться на увольнение". Мои отношения с ней не сложились с самого начала и даже потом, когда я выгрыз понимание математики и спокойно чувствовал себя на любой контрольной, она видела во мне парию без полёта фантазии, приземлённого азбучными истинами. И если во мне жила великая жажда доказать своё я, то Миша Белов был полностью лишён какого-либо честолюбия. Ему было всё равно, и для Евдокии Андреевны было унизительно ставить три там, где не было и ноля. Мишу никогда не вызывали к доске и никто не видел его письменных работ - великое государство платило по счетам. Низко и гадко, но платило. Я не могу сейчас даже на основе множества документов судить о степени вины легендарного маршала, да и не хочу, но степень той бесчеловечной жестокости подземелья Лубянки - она адекватна карательным мерам борьбы со своим народом ради светлого будущего этого же народа. Огромная империя с самой многочисленной армией мира, всякими КГБ и особыми отделами, которые имели осведомителей и стукачей от Центрального комитета партии до рядовой артели ассенизаторов, растоптав себе подобного, уничтожает всех до третьего колена, не оставляя шанса выжить никому. Чего боялась страна в лице этого затравленного памятью Миши Белова? Прошло много лет, после года обучения в академии мы приехали на Северный флот для стажировки, которая в основном заключалась в бесконечных пьянках, благо друзей и однокашников было у каждого из нас достаточно во всех дырах флота. Там, в Окольной, на базе подготовки торпедного оружия, слоняясь по цехам и рассматривая всевозможную документацию, я увидел над пожарным гидрантом табличку: "...ответственный за противопожарное состояние ст.лейт. Белов М." Подойдя к начальнику цеха я спросил: "Слушай, Белов Михаил, где мне его найти?" Мишу Блюхера можно найти только дома, да и то если трезвый, что бывает крайне редко, но случается. В прошлом году прикатили старые ветераны, большевики, так мы Михаила пасли всем арсеналом, неделю выдержали. Так эти маразматики, увидев его в столь "высоких чинах", письмо сочинили Генсеку, мало, мол, над дедом издевались, так теперь над внуком продолжается эта вакханалия. Требуем, мол, в память о деде справедливости. Через неделю у нас комиссия за комиссией, письма ветеранов тоннами на имя начальника и все, как один - даёшь справедливость!" Справедливость, слово-то какое значимое во всех войнах и революциях - и чаще всего не себе, а другому и всё больше народу. Справедливость революционного народа, справедливость народного гнева и справедливость закона. Этим великим словом оправдывалось многое в истории, но скажите мне, какая справедливость заставляла прятать внука под чужим именем, мало прятать, но и скрывать от него имя деда? Каждому воздастся по делам своим.
|
.jpg)
