Человек флота

    Строевой смотр -  это такое военное мероприятие. (Более подробно см. словарь). Проводится оно не регулярно, зачастую неожиданно для участников и всегда заканчивается или оргвыводами(читай: наказанием), или организационным периодом, венцом которого является все тот же строевой смотр.
   Им же заканчивается сдача курсовых задач, к счастью, не всех. Экипаж должен выглядеть подтянуто, бодро и лихо. Молодцевато, я бы сказал, как и подобает военным морякам. А что лучше всего подчеркивает морскую удаль? Правильно, строевой смотр. Эту удаль в нас воспитывали постоянно.
   Сколько подобных мероприятий я пережил, не помню, но некоторые заслуживают, чтобы о них рассказали. Они отличались не только удалью, но и военно-морской находчивостью.
   Заканчивали мы сдачу первой  курсовой. Построились на пирсе, рядом с лодкой, на смотр. Комбриг должен вот-вот подъехать. Мерзнем, ждем, мороз градусов 25, с ветерком, уже и снег пролетает. Шинель не шуба, ботинки не валенки, перчатки не рукавицы. Продолжаем мерзнуть.
      Напротив лодка, только что из автономки, из теплых морей пришедшая, стоит, тоже задачу сдает, но экипаж еще не строится. Мы ропщем на ранний «выгон» на пирс, кивая на умных соседей. Холодно, снег сечет лицо. Командир дает команду перейти на «форму 6». Это когда на шапке-ушанке уши опущены и под подбородком завязаны. Теплее, конечно, только не слышно ничего и болтать в строю трудно.
     Вот и уазик комбрига показался. С соседней лодки наконец-то  посыпался на пирс экипаж. Но в каком виде! Если бы не завязочки под подбородком, у нас бы отвалились челюсти.
     Все были в  ярко-синей «тропичке»! Это шорты, рубашка с коротким рукавом, пилотка и кожаные тапочки в дырочку  на босу ногу. Строй выровнялся и  замер с каменными лицами. Снежинки таяли на матросских грудях, забивались в уши и быстро  припорашивали волосатые ноги. Строй дрожал, но терпел.
    Командиры отрапортовали комбригу: наш в форме шесть, соседский в трусах. Комбриг, тоже не дрогнув, рапорта принял и пошел здороваться с экипажами. Соседи уже посинели, как их форма, но бодро приветствовали начальника.
       - Как я понимаю, жалоб и заявлений нет, - пробасил комбриг и скомандовал: - Экипаж в лодку, пока окончательно яйца не отморозили, командир и зам – ко мне!
       Те, дрожа от холода, подскочили и замерли в ожидании нагоняя.
       - Смотр закончен. Хотя…Может, командир продемонстрирует строевой шаг, а зам споет строевую песню? Нет? Тогда тоже в лодку, находчивые вы мои…
        Соседи, уходя в море летом, опрометчиво оставили зимнюю форму в баталерке, в казарме. По приходу ее там, конечно же, не оказалось. Об этой свято чтимой подводной традиции я уже упоминал. Одевали их за счет формы, списанной по сроку носки – служить и ходить в ней можно, но для смотра не годится. Вот и
приняли отцы-командиры решение облачиться в «тропичку». А куда деваться? Тем более, что в приказе по бригаде было написано: «11.00 Строевой смотр экипажей». Номер формы одежды не упоминался, а  во всем, даже в мелочах, точность нужна, особенно на военной службе. Моряк – он же везде лазейку найдет. Так что померзли красавцы, но смотр успешно прошли.
      Да-с, находчивый у нас народец служил…
      Но это еще цветочки. Я о точности. Вот, помню, возвращались мы из автономки, той, в которой  помощник кита лодкой зарезал, домой. Входили мы в состав объединенной эскадры разнородных сил. Базировалась она во Вьетнаме, в бухте Камрань. Мы получили радио: изменить курс и зайти во вьетнамскую советскую  базу. Прежде, чем отпустить нас на Камчатку, наше временное начальство решило устроить строевой смотр экипажу. Это чтоб себя подстраховать. А вдруг на лодке беспорядок и развал службы и дисциплины? Не дай бог, дадут нам команду по пути зайти во Владивосток, а там штаб флота. А штабные очень любят проверить корабль, бывший в дальних морях и теплых странах, нагоняй устроить, но больше - чтоб сувениры отобрать. А у нас и кораллы, и рыбы экзотические засушенные, и раковины лакированные, и кофе черный и зеленый без вытяжки кофеина…
   Словом, не хотелось нам во Владивосток, жалко добра – свое, не чужое. Расстроились. Да и предстоящий смотр не радовал, домой сильно хотелось, а тут опять задержка.
   Надо сказать, в «автономке» мы несколько расслабились, но не устали, спасибо заму. Он мероприятия разные проводил. Как раз в день смотра должны были подвести итоги и определить победителя конкурса «Лучшая подводная борода». Матросам за победу угрожали десять суток отпуска, а офицерам и мичманам - еще не распределенный и оставленный на базе ковер 1,5 на 2 метра. Была такая форма поощрения – право выкупа дефицитных товаров. К ним относились ковры, хрусталь, люстры, шубы, женские сапоги и кожаные куртки. Их по экипажам распределял политотдел, а правом выкупа наделял зам. Ковер и не распределили только потому, что он был нужен всем, народ даже поругался из-за него. А вот по  конкурсу – это справедливо. Сбривать бороды все категорически отказались.
     Но бороды ладно, расчешем, в конце концов. Одеться было не во что. «Тропичка» износилась до ветхости от морской стирки. Знаете, что это такое? В штанины и рукава формы продевается капроновый фал и выбрасывается на ходу корабля за борт. Через пятнадцать минут белье выстирано морем без всякого мыла, порошка и усилий с вашей стороны. Все эти ухищрения не от лени, а от ограниченного запаса пресной воды. Питьевая идет для приготовления пищи, техническая для систем и механизмов. Нам даже мыло и шампунь выдавали специальные, для морской воды. После умывания мы протирали лица спиртом.
     Простыни и наволочки тоже можно так стирать, в сетке. Но если вы нарушите временной режим стирки, то рискуете вытащить жалкие клочки и обрывки обмундирования. Кто-то из вахтенных сигнальщиков как раз отвлекся, прохлопал, и нам пришлось донашивать ветхое, кое-как зашитое рванье.
     Если бы мы знали заранее о строевом смотре, мы бы сохранили хотя бы разовое белье, «разуху». Это тонкие  марлевые футболка и трусы голубовато-зеленого цвета. К сожалению, она закончилась еще в первые два месяца похода. Уходили весной, должны были вернуться летом и весь «гардероб» с собой не брали, и так мало места. Офицеры и мичмана еще кое-как бы оделись, а экипаж?
    - Мы не можем выйти на смотр перед адмиралом как стадо бородатых оборванцев. Решение всегда есть, его только найти надо. Предложения? - вопросил командир, собрав офицеров в кают-компании.
   Понурив головы, все молчали. Вдруг встрепенулся помощник.
  - А что, если форму сшить? Ведь главное во внешнем виде военнослужащих – единообразие, - и замолчал нерешительно.
 - Ну-ну, дальше давай, - подбодрил его командир.
 - У меня есть метров двести пятьдесят тика. Получил, чтоб чехлы на матрасах обновить.
    Мы засмеялись. Тик – это обивочная ткань в красно-бело-голубую полоску на серовато-желтом фоне. Он так и называется – тик полосатый. Но, посмотрев на командира, смеяться перестали.
 - Единообразие, говоришь? – переспросил он с загоревшимися глазами. – Это мысль. Значит, так. Тик выдать. Командирам БЧ раздать ткань подчиненным. Офицерам и мичманам получить ее у помощника лично. Кроить по своей старой  форме. Невелика наука – сшить трусы да майку с рукавами. Да и нам в них только полчаса смотра продержаться надо.  К утру всем быть в обновках. Пилотки тоже сшить в цвет формы. Тапочки начистить. Приступайте.
   Приказ командира – закон для подчиненных. Лодка превратилась во всеобщую швальню -  швейный цех по морскому, или ателье. Народ размечал, кроил, резал, шил, примеривал и подгонял. Ночь прошла в трудах. К утру все были готовы предстать перед командиром эскадры с лихостью и молодцеватостью.
   Помощник загордился от своего ума и находчивости, и рассчитывал, как  минимум, на внеочередное воинское звание по возвращению в базу. Командир хорошего не забывал.
   Утром встали на якорь на рейде.
   Катер командующего подошел к борту лодки. Подали легкий трап. Прозвучала команда «Смирно!». Адмирал, глядя под ноги, чтобы не оступиться, шагнул на палубу и поднял глаза на рапортующего ему командира. Челюсть у него отвалилась, а глаза вылезли из орбит.
   Ему докладывал одетый в полосатые  трусы и футболку веселенькой  расцветки русобородый пират в погонах капитана второго ранга и странном головном уборе, больше напоминавшем платок-бандану или шапочку русского каторжанина, чем пилотку. Не хватало повязки на глазу, а то сошел бы за Моргана или, на худой конец, за капитана Блада.
    За Нельсона? Нет, тот в сюртуке и шляпе ходил.
    Посмотрев на пестрый строй, командующий потерял дар речи, и затряс головой, отгоняя наваждение.
    Перед ним, молодцевато подтянув животы, стояла банда то ли пиратов, то ли арестантов. На всех была полосатая форма одного цвета и банданы с крабами или звездочками. Правда, у одних полоски шли вдоль, у других поперек. Встречались пижоны, трусы которых были в вертикальную полоску, а футболка в горизонтальную. И все были бородаты!
   На правом фланге мичманской шеренги  стоял возможный победитель конкурса на лучшую подводную бороду мичман Майборода. Его семимесячная огненно-рыжая борода, прекрасно соответствующая фамилии, уже достигала пупка и на легком ветру трепетала, как флаг, стараясь завернуться и ударить по морде соседа. Сосед уворачивался и уклонялся от нее, нарушая незыблемость строя. Пришлось Майбороде подтянуть трусы повыше и заправить в них непокорную.
     Адмирал встрепенулся, уловив движение в строю, подскочил к Майбороде, окончательно потерял дар речи и только потыкал пальцем в бороду, аккурат на уровне резинки.
    Командир, находясь чуть сзади, почтительно сопровождал немого командующего. Уловив вопрос в полубезумном взоре, он тактично кашлянул и сказал:
  - Борода, товарищ адмирал. На конкурс.
   А Майборода, гордившийся дикой порослью на лице и  польщенный таким интересом начальства к своей персоне, выпятил грудь и ни с того ни с сего гаркнул прямо в волосатое адмиральское ухо:
   - Так точно! Борода!
     От молодецкого крика борода выскользнула из трусов и попыталась хлестнуть комэска по лицу.
Штабные офицеры, прибывшие на смотр, на борт не поднимались, а истерически хихикали на катере, зажимая рты руками и хрюкая от удовольствия.
    Командующий отшатнулся, очнулся, поправил челюсть рукой, нервически сглотнул и слабым голосом вопросил:
    - Фамилия?
    - Майборода, товарищ командующий!
     Адмирал вздрогнул и медленно двинулся вдоль строя. Замер напротив помощника Никитина и указал на его подбородок:
  - И этот … борода?
Никитин по национальности был якутом. Ему тоже был нужен злополучный конкурсный ковер. По этой причине на его подбородке красовались пять(мы пересчитывали) редких, но длинных волосин. Для лучшего роста он их смазывал особым составом на основе комбижира. Волос рос, но, увы, не густел.
    Услышав очередное «так точно», комэск не выдержал.  Он как-то дико подпрыгнул, совершив немыслимый пируэт на узкой палубе, а потом сорвал с себя белую адмиральскую фуражку с шитьем, швырнул ее под ноги и стал с остервенением топтать, а затем и  пинать, издавая какие-то клекочущие звуки.
      Строй следил за его действиями с огромным интересом. О виртуозном танце на фуражке мы читали, но видеть подобного не приходилось. У Станюковича, по-моему, предшественника этой доброй  адмиральской традиции прозвали «Диким дедушкой». Во второй офицерской шеренге уже заключались пари на пять честно заработанных, эквивалентных валюте  бон (или бонов?), на то, когда же фуражка улетит за борт, на седьмом или девятом ударе.
   Адмирал оказался хорошим футболистом и обманул ожидания всех спорщиков. Виртуозно пропинав фуражку вдоль строя, до ограждения рубки, последним мощным пинком он отправил ее, оскверненную, в воду и взбежал на борт катера. Почувствовав под ногами родную палубу, командующий обрел и дар речи.
    Стоя на корме удаляющегося катера, он размахивал руками, крутил нам дули и дико орал:
    - Х… вам, а не подход к пирсу! Х… вам, а не воды набрать! Х…вам, а не отдых во Владивостоке! На Камчатку, немедленно, в три секунды! Таким положен х…, а не отдых! Банда! Вон! На х…! Немедленно! Борода! На Камчатку! Апрель-борода! Каторжники! Х…! Март-борода! Таким бородатым п…расам никуда нельзя! Никогда…
      Хотя он и громко вопил, но расстояние между нами увеличивалось, катер шел ходко, поднимая бурун, и окончание  фразы растаяло где-то за его кормой.
      Мы удивленно стояли, провожая начальство взглядами и чувствуя легкую обиду за предпоследний пассаж: мужеложство на нашем корабле никогда не практиковалось.
    Потом подняли якорь и с легкой душой устремились домой, на Камчатку, урезав расход воды и радуясь, что захода во Владивосток не будет. Майборода хотел сачком для ловли летучих рыбок выловить фуражку (чего же  зря добру пропадать!), и попросил командира подойти чуть поближе. Тот почему-то не согласился и обругал Майбороду нехорошими словами, пообещав сделать из него Январь-бороду. Тот испугался и весь переход от командира прятался.
     А бороды командир, озверев по непонятной для нас причине, приказал сбрить немедленно, всем. Сам лично контролировал. Процесс был длительным и болезненным. Попробуйте удалить четырех-пятимесячную бороду, когда пресной воды нет, а в вашем распоряжении только ножницы и тупая, заржавевшая от влажности и невостребованности бритва «Нева» черной стали. Никогда не брились «на сухую»? Ну и не пробуйте.
    Отсеки были завалены безобразными клочьями разномастных волос, еще несколько минут назад бывших холеными, ухоженными бородами. Пришлось объявить большую приборку. Волос выбросили килограммов пятнадцать.
    Поэтому ковер наш так у зама и остался. Не состоялся конкурс. Мы потом думали, кто в этом виноват, и сообща решили, что Майборода. И зачем ему та фуражка понадобилась?
      И еще одна проблема возникла. Пару дней экипаж друг друга узнать не мог и пугался. Идешь по отсеку, а навстречу тебе жуткая морда в боевой индейской раскраске: подбородок и щеки, все в порезах, молочно-белые, все, что выше, смуглое, почти черное, носы красные и облезшие. То ли в марлевой медицинской повязке с прорезью для губ идет военнослужащий, то ли морду намылил, а смыть нечем. Особенно безобразно почему-то выглядела припухшая белая верхняя губа. Со временем, правда, привыкли, даже по имени друг друга окликать начали.
      Потом все успокоилось и вошло в привычную колею.
     Зам объявил конкурс на лучшее окончание последней адмиральской фразы, так и не услышанной нами, и все семь суток до Камчатки мы веселились, слушая ее варианты.
    А помощник был наказан. Не за «бороду», а  как инициатор. И за допущенную неточность в мелочах. Сам же говорил о единообразии, а полоски-то на «форме» шли как? Правильно, и вдоль и поперек, а это уже не единообразие, извините, а форменный флотский бардак.