И вот прибыли мы в полностью разрушенный город. На вокзале нас встретил бравый мичман, построил, поздравил с прибытием в героический город Севастополь и повёл в Стрелецкую бухту – конечный пункт нашего странствования. Мы шли по бывшим улицам среди развалин, груд битого кирпича и редких сохранившихся зданий с закопчёнными глазницами бывших окон. И когда поднялись на Синопский перевал и стали спускаться с него, то увидели справа ослепительный синий простор до самого горизонта, не сразу сообразив, что это и есть то самое море, к которому мы так стремились. Потом мы долго шли по широкой дороге, с которой уже не видно было моря, за появившимися справа небольшими возвышенностями и полуразрушенными зданиями. Зато слева и спереди до самого горизонта пламенели ярко-красные маки, словно напоминая об обильно пролитой крови на этой многострадальной земле. Мы шли молча, переполненные впечатлениями, а мичман рассказывал нам о том, что нас ожидает впереди. О том, что до войны здесь было Военно-морское училище, в котором он учился, но не доучился, так как с началом войны всех направили на фронт, кроме последнего курса, который перевели в глубь страны. А сейчас нам придётся и учиться, и ремонтировать свое училище, которое ещё не до конца восстановлено.
Вот и Стрелецкая бухта. В глубине её у причалов стоят корабли ОВРа и служебные здания, а ближе к морю на выход бухта свободна и широка. Впереди справа видна половина четырёхэтажного учебного корпуса без крыши. Слева лазарет, столовая, пара одноэтажных строений и развалины клуба. Впереди прямо двухэтажная казарма, где готовятся к выпуску курсанты двухгодичного училища катерников. Огибаем её и входим в палаточный городок, раскинувшийся до самого мыса с развалинами береговой батареи. Разношёрстная толпа ранее прибывших шумно приветствует нас.
Вот мы и пришли. После завтрака мы долго получали и устанавливали шестиместные палатки. После обеда стриглись наголо и мылись специальным мылом прямо в волнах прибоя под скалистым берегом бухты. Потом всем нам вкололи прививки от москитной лихорадки, собрали в развалинах клуба, где мы уселись кто на чём.
Нам рассказали распорядок на следующий день подробно ответили на все наши вопросы. Всё оставшееся время до вечерней поверки мы купалось, знакомились с окрестностями, благоустраивались, общались с ранее прибывшими. И собралось здесь нас аж полторы тысячи.
Но после прохождения медицинской комиссии нас осталось одна треть. Не знаю, как это было в других училищах, но к нам почему-то требования предъявили как к кандидатам в космонавты. Зрение – единица, слух как у волка. Зубы чтобы все были и не одного дупла, ни одной пломбы или коронки, никаких шрамов, никаких лысин. Хорошо, что кто-то нас предупредил, мол будут спрашивать, не стукнулся ли когда головой – не признавайся. И мы не признавались, хотя я за своё детство голову расшибал несчётно.
Нас и на вращающее кресло сажали, и с завязанными глазами заставляли пройти по прямой, и на короткий звук колокольчика нужно было точно указать направление. И картинки замысловатые показывали, а ты должен сказать, что там тебе мерещится. И замысловатые загадки загадывали, а ты должен угадать ответ в течение девяти секунд.
Меня, к примеру, спросили в чём разница: брат моего отца и отец моего брата. Но я с честью проскочил все эти капканы, а вот друга моего Колю чуть не ущучили. Ноги у него кривые. И давай его пытать не рахитом ли он переболел. Но он быстро сориентировался, сказал, что у него в роду все такие, потому как монголы были среди его предков. И пронесло. А потом начались приёмные экзамены и ещё полсотни отсеялось.
Здесь я должен остановиться и поведать, как мы с ним дрогнули однажды и получили надолго запомнившийся урок. А произошло вот что. На неподготовленное место с неустроенным бытом прибыла большая масса молодых людей в возрасте от 18 до 25 лет из разных краев. И городские и деревенские, и со школьной парты и фронтовики. Приехало много за долгую дорогу тесно сплотившихся групп, которым в непривычной обстановке трудно было слиться в единый коллектив. Эти группы плохо контактировали друг с другом. Приехавшие из центральных районов высокомерно посматривали на тех, кто с периферии. Одесситы, ленинградцы и прибывшие из подготовительных училищ уже корчили из себя моряков. Если бы не сдерживающий фактор фронтовиков, которые изначально пользовались большим авторитетом, мы бы уже через неделю передрались, а так пока обходились взаимными подначками и оскорблениями.
Кроме того, на наше моральное состояние влияли частые построения и долгое стояние в строю на непривычном солнцепёке, суета и неинформированность, куда и зачем нас постоянно гоняют, тяжёлая работа и неопределённость. С перерывами на экзамен мы то развалины разбирали, то чего-то грузили, то разгружали, копали бесконечные траншеи, всё время подсознательно боясь отстать от своих земляков и потеряться, не успев попасть туда, куда надо.
Стал все больше распространяться, возможно со злым умыслом, состряпанный кем-то слух, что училище наше будет вовсе не высшее и что в Горьком нашего брата без экзаменов сразу принимают на второй курс речного училища. И тут мы с Колей задумались. А поскольку одна голова хорошо, а две головы – два сапога пара, то мы приняли дурацкое решение забрать документы и ехать в Горький.
Для этого нужно просто завалить два оставшихся экзамена. На данный момент мы уже сдали на отлично математику, физику, химию, историю, немецкий язык, даже сочинение на заданную тему написали на отлично. Осталось сдать литературу и экономическую географию.
Сказано – сделано. Когда мы заваливали эти два предмета, то с трудом удерживались от смеха, от которого корчились другие. Преподаватели же смотрели на нас с ужасом, поражаясь нашей вопиющей безграмотности По литературе мне достался вопрос о сути, заложенной в произведении Горького «Мать», и я с идиотской уверенностью поведал, что мать очень страдала от того, что её сын Павел попал в плен к горцам на кавказской войне, бежал из плена, примкнул к Пугачёву, за что и был повешен. На вопрос преподавателя, знаю ли хоть, когда это все происходило и какая фамилия этого несчастного Павла, я ни на секунду не сомневаясь сообщил, что было это при царствовании Петра 1, а фамилия Павла – Печёрин. Так я заработал первую двойку.
На экзамене по экономической географии я вообще распоясался. Мне досталось охарактеризовать экономику Швейцарии и если бы швейцарцы услышали, что я на них наплёл, убили бы меня без всякого сожаления. Делая вид, что путаю Швейцарию со Швецией, я сообщил, что там развито судостроение, самолётостроение, производят много музыкальных инструментов. А с транспортом плохо, и поэтому в городах используют рикш, а в сельской местности ездят на ишаках. ещё там разводят верблюдов и арбузы. Преподаватель оказался не из пугливых, а наоборот с юмором.
Он слушал меня с большим интересом и потом спросил, а король там случайно не Карл ХII. На что я ответил, что Карл ХII погиб ещё при Бородино, а сейчас там вероятнее всего уже Карл ХХ. Итак, я получил вторую двойку. В том же духе демонстрировал свои знания и мой друг.
На другой день его куда-то вызвали сразу после завтрака. Долбая киркой кучу кирпичных блоков вместе с другими, почерневшими как негры земляками, я напрасно озирался, теряясь в догадках, куда же он запропастился, как появился рассыльный и громко спросил: кто тут из вас Щербавских. Я назвался, почувствовав сразу неладное, и он повёл меня в учебный корпус и прямо к двери в Особый отдел.
Я вошёл, представился пожилому хмурому капитану 2 ранга и тот молча указал мне на табурет. Я сел, а он, сидя за столом напротив, курил, посматривал на меня изучающе и молчал.
И это молчание всё больше казалось мне зловещим, а время бесконечным. Я всё старался предугадать, что теперь со мной будет, на сколько меня посадят. Я начал уже свыкаться со своей горькой участью, когда он, наконец, раздавил в пепельнице свою беломорину и, видимо, прочитав мои мысли, неожиданно широко улыбнулся и заговорил. «Ну рассказывай, трудно было играть роль Пятницы с необитаемого острова?
Только зря ты нас обижаешь, за полных дураков принимаешь. Мы что не сообразим, что не могут два отличника десятиклассника без подготовки, без шпаргалок сдавшие на отлично и историю, и географию, и химию, и прочие сложные предметы, да ещё без единой ошибки написавшие сочинение, вдруг совершенно не знать ни литературы, ни географии?
А впрочем, не надо ничего рассказывать. Мы и так уже знаем, кто спровоцировал вас и ещё нескольких человек на такую глупость. Не надо позорить своего отца-фронтовика. Сейчас ваша задача следующая: сразу после обеда вы идёте в экзаменационный класс и пересдаёте эти два экзамена. Преподавателей, которых вы глубоко оскорбили своим хулиганским поступком, мы уже упросили, чтобы они ещё раз отважились на беседу с вами. Не забудьте только извиниться перед ними».
Вскочив, сгорая от стыда, я искренне извинился перед этим капитаном 2 ранга, поблагодарил и, выскочив как ошпаренный за дверь, помчался искать друга. Его я нашел возле значительно уменьшившейся кучи битого кирпича, катящим гружёную тачку.
После обеда мы устранили свое прегрешение перед советским народом и собственной совестью. Оба преподавателя поочередно садистски мучили нас самыми заковыристыми вопросами. На все эти вопросы мы ответили без запинки, но они в назидание нам поставили только по трояку и мы выскочили из этой пыточной на божий свет, чтобы потом от палящих лучей крымского солнца смыть пот от мозговых усилий.
И вот наступило время, когда мы приняли присягу. Всех нас, перетасовав как колоду карт, построив по ранжиру, рассортировали по ротам и взводам, обмундировали и вооружили до зубов, выдав каждому винтовку и палаш. Тут я с другом вынужден был расстаться, так как ростом был на целую голову выше его. Потом нам назначили старшин из кадровой команды.
Но этот номер не прошёл, так как мы безмолвно заартачились и начали методично выживать нелюбимых нами начальников. Мы и дураками прикидывались, делая вид, что ничего не смыслим в строевом деле, делая всё невпопад, невозмутимо отрабатывая наряды вне очереди и тонко издеваясь над ними и добились своего. Начальники наши запаниковали, а группа наших фронтовиков, бывших солдат и матросов, партизан, морских пехотинцев и десантников добились приема у начальника училища Героя Советского Союза адмирала Жукова, руководившего в войну обороной Одессы. Они заявили ему, что готовы сами выполнять обязанности командиров взводов и рот и установят должный воинский порядок. Начальник училища с ними согласился, и стало так.
У нас установился твёрдый воинский порядок – своеобразный военно-демократический уклад, сцементированный круговой порукой в хорошем смысле этого слова. Обладая всей полнотой власти, младший командир не выдавал своих на расправу вышестоящим инстанциям, а подчинённые старались всеми силами не подводить своего командира. Если проступок затрагивает честь командира или, тем более, всего подразделения, то виновный подвергается единодушному осуждению всего подразделения. Я, как и все, нередко совершал разные проступки, но к чести своей среди них не было сна на вахте или пререкания со старшими. Много чего было. Сейчас не упомнишь, но самое первое полученное взыскание от старшины роты мне запомнилось.
Однажды один курсант из соседнего взвода, шутки ради, во время дневного сна налил воды в мои ботинки. Узнав, кто это сделал, я отплатил ему с лихвой. Не поленился, встал среди ночи, взял иголку, нитки и зашил его в постель по всему периметру. То есть пришил одеяло к матрасу, матрас – к подушке, подушку к полотенцу на спинке койки, полотенце к обмундированию на тумбочке. Наступило утро, дневальный прокричал: «подъём!», а у нас было особым шиком подать эту команду так, чтобы и покойники из своих могил повыскакивали, если бы они оказались в нашем районе. Вся рота вскочив, сначала остолбенела, увидев как какой-то ворох тряпок скатился на палубу, барахтается и орёт истошным голосом. Потом поднялся общий хохот.
На вечерней поверке старшина роты – бывший морской пехотинец Коростелёв – скомандовал: «Курсант Щербавских, выйти из строя!» Я вышел. «Курсант Щербавских, доложите, зачем вы утром устроили всеобщий цирк?» Я доложил, что курсант Клименко мне в ботинок воды налил, вот я ему и отомстил. Теперь ротный скомандовал: «Курсант Клименко, выйти из строя!».
Тот вышел.
«Курсант Клименко, доложите, это так было?» Тот ответил, что действительно так было. После чего последовала команда «Смирно!», а потом: «Курсанту Щербавских за хулиганство один наряд вне очереди, курсанту Клименко за провокацию этого, два наряда вне очереди».
Отрабатывая наряд ночью на рытье ямы, мы с Клименко простили друг другу обиды и больше никогда не ссорились Эта яма и мирила и сближала многих. А эта яма вот что за штука.
Все, кто совершал дурацкие и другие несерьезные поступки, направлялись в место, находящееся в ста шагах от казармы в направлении развалин батареи. Там они в течение часа рыли в ночное время яму. Когда яма достигала глубины двух метров, то следующие штрафники эту яму зарывали. И так до бесконечности: одни роют, другие зарывают. На этой яме я сдружился с Виктором Евсеевым – одесситом, весёлым и отчаянным парнем, и мы с ним неотлучно дружили до самого конца учёбы, после чего наши дороги разошлись.
Однажды, будучи дневальными, мы, убирая кубрик роты, поленились выйти в курилку и закурили прямо на рабочем месте. Нас застукали, и в эту же ночь мы с ним встретились на яме. Работая разговорились, и он мне поведал, что отрабатывает здесь наряд уже в пятый раз, так как, заработав оный, сам сюда просится. Сказал, что многие считают эту работу унизительной, так как она бессмысленна, но он так не думает.
Здесь очень хорошо. Ночь, свежий воздух, над головой бездонное звёздное небо. И опять же, физическая работа, мышцам на пользу.
Когда один, думается хорошо, когда с напарником, разговор интересный. Я с ним вполне согласился, так что мы с ним ещё пару раз здесь поработали и вообще стали неразлучными друзьями
Он мне рассказывал про Одессу – весёлый, своеобразный город, про разные хохмы. Я же ему – про родные уральские просторы и тоже про разные хохмы, в которых участвовал бессчётно. От одного моего повествования он особенно долго хохотал. Я рассказал, как летней ночью 1947 года я т ещё двое моих друзей, решившись полакомиться мёдом, забрались на пасеку в надежде, что пчёлы ночью спят крепким сном, никогда не выставляя дневальных, так что бояться нам некого. Но мы не предвидели, что такая же идея зародилась у одного медведя, проживавшего в недалеком лесу, и он начал её осуществлять в то же самое время, что и мы, только с противоположной стороны пасеки. И он и мы крались беззвучно и небо было тучами затянуто, обеспечивая нам кромешную тьму.
Но вот тучи разошлись и засветила луна. Одновременно один из нас налетел на жестяное корыто, которое с грохотом опрокинулось на покрытую галькой землю, а он выматерился громко и тут же выматерился медведь по-своему. Мы в ужасе ломая ноги понеслись как кони в обратную сторону, чуть не свалив забор. А медведь – в противоположную, тоже без оглядки.
В то время я мастер был рассказывать смешные истории, не то что сейчас, так что Виктор чуть не лопнул от смеха.
А потом я добил его другой историей, случившейся, когда мне было ещё лет шесть. Пошёл я с друзьями в лес за земляникой. И нашли мы чудную поляну, богатую ягодой. Особенно много её было по краям, прямо под кустами, окаймлявшими поляну. Мой друг полез в самые кусты на противоположной от меня стороне так, что из них только его зад торчал, копошился там и что-то бормотал. И вдруг ойкнув выскочил и скрылся в кустах противоположной стороны. Я решил, что ему просто приспичило и он заторопился по важному делу. Заползаю я под кусты, где он недавно был, а навстречу мне выкатывается щенок, такой забавный пёсик и очень дружелюбно что-то протявкал. Я не понял и в то же время краешком мозгов отметил, что такого тявканья я от собачьих детей что-то раньше не слышал. Хотел уже погладить симпатичного щеночка, как вдруг увидел за ним на соседней поляне громадную овчарку, которая с интересом очень внимательно меня рассматривает.
Тут включились все мои остальные мозги, мгновенно сообразив, что это волчье семейство а не собаки. Я начал быстро отползать задом, то есть оставаясь лицом к волкам. Я тоже давно уразумел, что задницу хищникам показывать опасно. Было уже раз, когда меня цепной кабель за неё самую тяпнул.
Ну, конечно, не одни хохмы были темой наших разговоров. Учёба на первом курсе была сопряжена с немалыми трудностями, но проходила интересно. До конца декабря мы занимались в основном приобретением первичных навыков в морском деле по три-четыре дня в неделю. Остальное же время работали на восстановлении учебного корпуса и других строений, также на ликвидации развалин совместно со стройбатом и военнопленными, которые всегда работали под охраной на огороженных колючей проволокой участках.
В конце августа нам устроили настоящую морскую практику, продолжавшуюся две недели. Всех нас разместили на
(бывший грузопассажирский восьмипалубный лайнер «Хуан Себастьян эль Кано»). На нём в условиях ежедневных судовых работ, корабельных учений, учебных вахт и практических занятий мы прошли вдоль Крымского и Кавказского побережья, где развернулись обратно и остановились на Лазаревском рейде, недалеко от Новороссийска. Здесь была малая судоверфь Черноморского флота, и мы должны были загрузить «Волгу» её продукцией: шлюпками, катерами и их рангоутом и такелажем.
«Волга» стала на якорь, а нас на баркасах доставили на берег, где мы и принялись за работу. Из ангаров выкатывали на тележках катера и шлюпки, из складов выносили всё остальное. Всё это грузили на баркасы, которые брали на буксир все эти плавсредства и доставляли к борту судна.
Другая часть курсантов всё это поднимала на борт и загружала во вместительные трюмы. Было очень жарко, и многие из нас разделись наполовину, отправив все снятое с себя на судно, чтобы оно не потерялось. Обедали и ужинали здесь же на песчаном пляже в тени складов и деревьев.
Поздно же вечером сначала налетел сильный шквал, а за ним разразился и шторм. Это в районе Новороссийска из-за горных хребтов навалилась знаменитая «Бора», о которой все мы были уже наслышаны от бывалых моряков. К счастью она нас захватила только своим южным краем. «Волга» спешно снялась с якоря и полным ходом ушла в море, а мы в количестве сотни человек остались на берегу и укрылись в находящейся недалеко большой бане.
Оставшиеся с нами командир 2 роты капитан 3 ранга Божко и боцман с «Волги» с несколькими нашими старшинами отправились в город решать нашу судьбу.
Пока они отсутствовали, мы обскакали ближайшие виноградники и вдоволь наелись этой непривычной для нас ягоды, а в бане вдоволь намылись под тёплыми струями душа.. Уже поздно приехали на грузовике наши начальники и привезли для ночёвки в качестве постельных принадлежностей мягкие аварийные пластыри вместо матрасов, шлюпочные брезенты в качестве одеял и взамен подушек – мешки с аварийной куделью. Командир роты с боцманом опять уехали в город, а мы, наработавшись за день, вповалку забылись мертвецким сном на полу. Когда мы проспались, ветер уже стих, но на берег обрушивались громадные валы послештормовой зыби. Так что «Волга», вернувшаяся из-за горизонта смогла приблизиться к берегу не ближе, чем на 20 кабельтовых и стала там на якорь.
С неё были спущены моторные баркасы, которые подошли к берегу на 5-7 кабельтовых и лежали в дрейфе в ожидании начала операции по нашему спасению.
План этой операции обсуждался с помощью флажного семафора. Боцман, махая флажками с немыслимой скоростью, передавал на судно всё, что диктовал ему командир роты, и как с книжки быстро читал то, что сообщалось ему с судна, докладывал это командиру роты. Через полчаса всё было оговорено и принято решение. Это решение и довёл до нас командир. Заключалось оно в следующем.
Все, кто хорошо плавает, должны остатки своего обмундирования отдать тем, кто плавает недостаточно хорошо. Затем построиться на берегу, получить инструктаж и добираться вплавь до линии ожидающих баркасов, то есть на расстояние 5-7 кабельтовых. Оставшиеся же, одевшись как цивилизованные люди, чтобы не шокировать местное население, прибудут на железнодорожную станцию. Затем на угольном товарнике их доставят в Новороссийск, откуда их и заберёт «Волга» после того как примет на борт пловцов.
Так и сделали. Нас, пловцов, во главе с боцманом, набралось 52 человека. Стоим мы на берегу бушующего моря, голые и черные как папуасы, в трёхшереножном строю. Капитан 3 ранга Божко расхаживает перед строем и инструктирует нас. Речь его была примерно такой. «Курсанты! Наступил час показать, что вы моряки, а не дровосеки! Сейчас я научу вас, как добраться до баркасов. Всё просто. Моря не бойтесь. Море нам друг. Как только набежавшая волна начнёт откатываться, очередная шеренга по моей команде быстро побежит за ней. Не для того, чтобы догнать её, ибо это невозможно. Просто вы должны успеть убежать по оголившемуся дну как можно дальше, в море, как можно дальше от берега, чтобы следующая набежавшая волна вас не ударила об него.
Перед встречей с этой набегающей волной вы должны сделать следующее: набраться как можно больше смелости и столько же воздуха в лёгкие. Кто сумеет набрать его и в живот, это тоже можно. После этого вы нырнете под эту волну и обязательно вынырните уже на безопасном расстоянии от берега, куда вас без ваших усилий унёсет эта же волна, откатываясь от берега. После этого вы лопатите кто каким стилем умеет к баркасам, где вас ждут так, как ждёт родная мама. Только не торопитесь, экономьте силы. И вот ещё что. Возможно, вас встретят дельфины. Не бойтесь их. Они тоже наши друзья и на людей не нападают. И вас не тронут, тем более, если вы не будете сквернословить. Не отвлекаясь на разговоры с ними, сразу к баркасам, только осторожно, чтобы волна вас не ударила об них».
И вот очередная волна обрушилась на берег, команда: «Первая шеренга бегом марш!» Шеренга побежала, и я с ней. Бежим мы что есть духу по оголяющемуся песку за убегающим от нас водяным валом. И увидели, как впереди с пенным всплеском он столкнулся с встречным, набегающим валом и вот уже водяная стена, вырастая в высоту несется навстречу. Вода уже до колен поднялась когда я нырнул в эту упругую стену и мне показалось, что на меня снова, как в далёком детстве, наехал воз с сеном, сильно сдавило грудь и рёбра, появилась боль в ушах. Почти сразу я вынырнул и. оглянувшись, увидел, что берег уже далеко сзади, а стоящих у его кромки не видно.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
