На главную страницу


Вскормлённые с копья


  • Архив

    «   Май 2024   »
    Пн Вт Ср Чт Пт Сб Вс
        1 2 3 4 5
    6 7 8 9 10 11 12
    13 14 15 16 17 18 19
    20 21 22 23 24 25 26
    27 28 29 30 31    

10-я дивизия подводных лодок (1976-1982). А.С.Берзин. Часть 5.



Головная подводная лодка проекта 659 "К-45" вступила в строй ВМФ в 1961 г.  Вооружение - шесть крылатых ракет.

К-45 (командир — капитан 2 ранга А.В.Конев, старший на борту — капитан I ранга Ю.М.Самойлов), из состава 45-й ДиПЛ, вышла в море для проведения глубоководного погружения в районе б. Кит. Это был первый выход в море командира ПЛ капитана 2 ранга А.В.Конева. На подходах к району обнаружили большое скопление рыболовных судов на сельдевой путине. Оперативный дежурный ТОФ дал приказ встать на якорь в б. Кит до утра, после чего следовать в район на глубоководное погружение. Самойлов приказал Коневу следовать в б. Кит через это скопление рыболовных судов, выискивая свободные участки между судами. Конев предложил обойти это скопление шхун мористее. В ответ Самойлов сказал Коневу: "Да пошли они все..., пройдём и так".
Скорость Самойлов приказал держать 12 уз, что было в этой обстановке проявлением полной некомпетентности. Начали подходить к очередной большой группе судов, Конев предложил: "Давайте уменьшим ход до шести узлов". Самойлов: "Пройдём суда, а там уменьшим". С самого начала выхода в море Самойлов приказал Коневу все изменения курса и скорости делать только с его разрешения. В это время от судов, лежащих в дрейфе, начал отходить БМРТ "Новокачалинск", дистанция до него была 15 кабельтов. На К-45, на фоне огней судов, этот маневр БМРТ заметили поздно. Увидели красный бортовой огонь, дали реверс, на инерции ПЛ ударила в среднюю часть БМРТ, пробила ему борт, себе свернула носовую часть легкого корпуса. Никто из членов экипажей на ПЛ и БМРТ не пострадал. Самойлова сняли с должности и уволили в запас. Вот во что обходится примитивная кадровая политика.



Конев Александр Васильевич, вице-адмирал в отставке, ветеран-подводник, г. Владивосток. Первые шаги 26-й дивизии подводных лодок КТОФ

31 августа 1977 г. пришёл приказ министра обороны о моём назначении командиром 10-й ДиПЛ.
Готовимся к ракетным стрельбам, стрелять должны К-201 с 305-м экипажем ПЛ (капитан 2 ранга А.Ф.Копьев) и К-10 с 273-м экипажем ПЛ (капитан 2 ранга А.Г.Смирнов). Стрельбы провели успешно, ракеты попали в мишень.
7 сентября 1977 г. меня оповестили, что в Советском на ПЛ соседней дивизии авария ракетного оружия. При погрузке баллистической ракеты произошла её разгерметизация, из неё начал вытекать окислитель, который является сильным токсическим веществом. Вот уже четыре дня там принимают меры, и пока безрезультатно. Человеческих жертв нет.
8 этот же день мы встретили К-429, которая совершила переход с Северного флота под льдами Северного Ледовитого океана. Подводная лодка всплыла севернее Берингового пролива, на ледоколе встречал корабль наш НШ капитан 1 ранга О.А.Крестовский. Командиром К-429 был капитан 1 ранга Валентин Тихонович Козлов, получивший позднее за переход звание Героя Советского Союза. Старшим на переходе был заместитель командующего 1-й ФлПЛ контр-адмирал Е.Д.Чернов.



Контр-адмирал Козлов Валентин Тихонович  Вице-адмирал Евгений Дмитриевич Чернов

На встречу североморцев прилетел командующий ТОФ адмирал В.П.Маслов, прибыл также 1-й секретарь Камчатского обкома Качин. Как только корабль ошвартовался, сразу же спустились в лодку Маслов, Качин, Катченков и я. Прошли по отсекам, обратили внимание, что лодка в хорошем состоянии. Адмирал В.П.Маслов собрал личный состав во 2-м отсеке (в столовой), рассказал о сложной военно-политической обстановке на ТОФ, поставил перед экипажем задачи и поблагодарил за успешный переход. Потом на плацу был митинг, построена была вся флотилия, проходили выступления, вручили командиру ПЛ "ключ от Камчатки" (размером более одного метра), хлеб-соль, закончили митинг торжественным прохождением мимо трибуны. Позже был обед на ПКЗ-32 без спиртных напитков.
11 сентября стало известно, что ПЛ с аварийной ракетой из п. Советский буксир перевёл в Авачинский залив, где-то на меридиане б. Бечевинская; рядом с этой лодкой находилось два надводных корабля для её охраны и оказания помощи. В какой-то момент раздался взрыв и головная часть ракеты со второй ступенью вылетела из контейнера и упала на некотором расстоянии от ПЛ. 15 сентября ПЛ с аварийной ракетой снова поставили к пирсу в п. Советский.
Прошла неделя сбор-похода на ТОФ. Лодки 10-й ДиПЛ в море не выходили, экипажи занимались наведением порядка. 18 сентября из Владивостока к нам во 2-ю ФлПЛ прилетел помощник командующего ТОФ контр-адмирал В.Я.Корбан и с ним 40 офицеров штаба флота для проверки состояния ПЛ.
"Избиение младенцев" началось с нашей дивизии. К-10 с 273-м экипажем ПЛ должна была выходить в море 19 сентября, вот её и проверили, поставив оценку "неудовлетворительно". Конечно проверка была с определённой направленностью из-за аварии с ракетой, но в основном оценки были правильные. Контр-адмирал В.Я.Корбан в личной беседе сказал мне: "Никому не верь, кругом обманывают, нужно всех проверять". И я в этом каждый день убеждался.



9 февраля 1981-го на страницах центрального органа МО СССР газеты «Красная Звезда», как и на страницах Тихоокеанской газеты «Боевая вахта» и малотиражек флотилий появились некрологи…

24 сентября состоялся военный совет 2-й ФлПЛ. на котором присутствовал 1 -и заместитель командующего ТОФ вице-адмирал Э.Н.Спиридонов. Самый главный вопрос был связан с аварийностью ракетного оружия. Особенно досталось НШ 25-й ДиПЛ капитану 1 ранга О.А.Ерофееву и начальнику политотдела этой же дивизии капитану 1 ранга Михайленко (это у них произошла авария с ракетой), которым вице-адмирал Спиридонов сказал: "Если через три месяца не выправите в дивизии положение, то сниму к чертовой матери". Досталось также и флагманскому ракетчику 2-й ФлПЛ капитану 2 ранга Ревенкову, который пытался оправдываться. Ему Спиридонов сказал: "Если положение по ракетной подготовке не улучшится, то переведу вас в командиры группы на лодке".
Головную часть ракеты нашли, вытащили и привезли в Советский.
С 12 ноября по 2 декабря я был в Приморье, где находились две наших ПЛ — К-204 и К-175. Пришлось заняться подготовкой и проведением ракетных стрельб на К-175. Стреляли двумя ракетами, обе попали в цель.
Опишу одно из ЭТУ нашей дивизии. Утром я проводил в море К-48, К-108, К-175 и К-429, которые начали развертывание в район учения, а вечером командующий 2-й ФлПЛ вице-адмирал Б.И.Громов с частью своего штаба и я перешли на ЭМ «Влиятельный», после чего начали движение в район учения.



Эсминец пр.56 в море

Эсминец изображал отряд боевых кораблей США. Весь штаб 10-й ДиПЛ также вышел в море на этих лодках для контроля и оказания помощи на ЭТУ. На выходе нас обнаружила К-429 (на борту 305-й экипаж, командир — капитан 2 ранга А.Ф.Копьев), которая стала следить за ОБК, сообщать на берег и в сети тактического взаимодействия на ПЛ о местоположении ОБК и элементах его движения. Остальные ПЛ построились в боевой порядок, следили за ОБК своим оружием и по команде нанесли ракетный удар.
В самом конце учения на К-429 из-за неисправности отдалось аварийное буксирное устройство (АБУ) и его трос размотался на всю длину. Командир ПЛ донёс: "Погружаться не могу, имею неисправность АБУ". Специалист СПС при шифровании радиограммы букву "У" в сочетании АБУ пропустил, получилось АБ, т.е. на берегу получили радиограмму в следующем виде: "Погружаться не могу, имею неисправность АБ". АБ — означает аккумуляторную батарею. На берегу задумались: "Что там? Взрыв? Пожар?" В конце концов с этим разобрались.
После окончания зачетного тактического учения приступили к практическим пускам ракет П-6. Первой стреляла К-48 (капитан 2 ранга В.И.Ровенский). Ей разрешили стрельбу, а старта ракеты не получилось. Разрешили второй раз, ракета стартовала — прямое попадание в мишень. Второй стреляла К-108 (капитан 1 ранга В.Л.Ратников). Разрешили стрельбу, ракета стартовала — прямое попадание в мишень. После этого мы вернулись в базу.
После первой проверки 10-й ДиПЛ инспекцией Министерства обороны, нам было указано, чтобы ракетные стрельбы впредь осуществляли по движущейся мишени, которых в то время в ВМФ не существовало, но "голь на выдумки хитра".
Было проведено учение по буксировке мишени К-178 пр.658 (капитан 2 ранга Галько). Я был назначен руководителем этого учения и должен был находиться на К-178. Мы вышли из базы, прибыли в б. Саранная, где легли в дрейф и стали ждать буксир с мишенью, которую к вечеру привел командир отдельного дивизиона АСС КВФ контр-адмирал А.Н.Луцкий.



Тренировочный выход К-178 пр.658 на букировку мишени. - Десятая дивизия подводных лодок Тихоокеанского флота. Люди, события, корабли. - Санкт-Петербург, 2005. Специальный выпуск альманаха Тайфун.

С помощью торпедолова завели буксирный трос на ПЛ и начали буксировку мишени в район погружения, где погрузились и начали буксировку мишени в подводном положении на разных глубинах: 40, 50 и 60 м, а также на различных скоростях, но более 7,5 уз скорость не увеличивали, так как боялись, что мишень развалится.
Районы БП, в которых наши ПЛ отрабатывали свои задачи, были в тоже время и районами рыбной ловли, где почти всегда присутствовали рыболовецкие суда. Что иногда из этого получалось, я вам попытаюсь показать на следующем примере из жизни.
Вышли в море на предпоходовые мероприятия на К-43 с 305-м экипажем (капитан 2 ранга В.Ф.Дорогин), прошли надводную мерную линию, определили девиацию и далее перешли в район глубоководного погружения, где нас уже ждала К-429, на которой был заместитель командира дивизии капитан 1 ранга В.Т.Козлов. Севернее нас, приблизительно на расстоянии 10 миль, находилось около пятидесяти рыболовецких судов.
Начали глубоководное погружение. Шла уже 56-я минута погружения, когда мы услышали удар по корпусу, глубина погружения была 100 м. После этого боцман доложил, что падает скорость: с 6,5 уз. она упала до 3.5. Мне стало понятно, что ПЛ попала в трал к рыбакам. Запросили по звукоподводной связи К-429 об обстановке. Нам ответили: в районе нашей ПЛ находятся два рыболовных судна и одно из них донесло на свою береговую базу, что они "что-то" поймали и это "что-то" тянет их в неизвестном направлении.
К-43 уменьшила ход и всплыла на глубину 50 м. Не поднимая перископа и наблюдая в него из трюма, как при всплытии во льдах, мы начали медленно всплывать. Непрерывно наблюдая за рыболовецкими судами по гидроакустике, дали три пузыря для обозначения своего места. Всплыли, осмотрели горизонт в перископ: слева 45", на дистанции 150 м судно, справа 90", на дистанции 6 каб. судно. Продули главный балласт, швартовая команда вышла на палубу. В конечном счете мы освободились от троса, который выбрал к себе на борт лебёдкой рыболовецкий сейнер. Аналогичный случай был с РПКСН 8-й ДиПЛ.



Выход К-201 на отработку и сдачу курсовой задачи, 1984 г. В ограждении проч­ной рубки (слева направо): помощник командира капитан 3 ранга С.А.Шевченко, командир лодки капитан 1 ранга Б.Г.Бледнов, командир дивизии капитан 1 ранга Н.Н.Алкаев (фото предоставлено Н.Н.Алкаевым). - Десятая дивизия подводных лодок Тихоокеанского флота. Люди, события, корабли. - Санкт-Петербург, 2005. Специальный выпуск альманаха Тайфун.

Как иногда происходило планирование ракетных стрельб, я покажу на следующем примере. Я выходил в море для руководства торпедной стрельбой К-201 (капитан 2 ранга Б.Г.Бледнов), стрельба была успешной. Вечером пришли в базу, где мне доложили, что на планировании в КВФ по приказанию командующего КВФ контр-адмирала Г.А.Хватова от проведения наших ракетных стрельб, которые мы готовили уже два месяца, отказались. Об этом сообщили в штаб флота. Начальник штаба ТОФ вице-адмирал Р.А.Голосов дал приказание Г.А.Хватову выделить обеспечение для ракетных стрельб. Хватов сразу же позвонил командующему ТОФ адмиралу Сидорову и сказал: "Вот, вы давали указание об экономии топлива, разрешите не выделять обеспечение на ракетные стрельбы 10-й ДиПЛ. Сидоров в ответ: "Договоритесь с Павловым". Я спросил НШ флотилии Г.Ф.Авдохина о дальнейших решениях и получил ответ: "Я ничего не знаю".
На следующий день в 11.00 позвонил Г.Ф.Авдохин и сообщил, что нужно кому-то ехать в КВФ и планировать ракетные стрельбы, хотя это функция штаба флотилии. Что делать? Поехал в штаб КВФ на УАЗе вместе с флагманским ракетчиком нашей дивизии капитаном 2 ранга Касько. Приехали, спланировали мероприятие и все вопросы обговорили. Только вечером мы вернулись домой.
Через сутки провели инструктаж по ракетной стрельбе у меня в кабинете. Должны стрелять К-201 (капитан 2 ранга Б.Г.Бледнов) одной ракетой по неподвижной мишени и К-320 (капитан 2 ранга Н.В.Аникин) четыремя ракетами по подвижной мишени, которую будет буксировать в подводном положении К-178.
Рано утром на торпедолове мы добрались до бухты Ильичева, где высадились на СКР «Сторожевой», на котором вышли в море.



СКР «Сторожевой» пр.1135

Я руководил тактическими учениями и ракетными стрельбами. Начали учения, ПЛ в подводном положении ведут слежение за ОБК (СКР «Сторожевой»), через час после начала учений оперативный дежурный КВФ даёт мне телеграмму: "ПЛ немедленно всплыть, примите меры, поднять ПЛ на поверхность, так как с БС возвращается АПЛ 45-й ДиПЛ". Командиру этой лодки оперативный дежурный тоже дал команду всплыть и идти в надводном положении, но командир этой лодки почему-то продолжал идти в подводном положении. Приняв все меры, я сумел передать на К-212 и К-320 приказание о всплытии в надводное положение, это приказание было выполнено. Через два часа оперативный дежурный разрешил продолжить учения, что мы и сделали.
На СКР "Сторожевой" мы прибыли в район огневой позиции, где встретились с К-201. У оперативного дежурного я выяснил, что все силы развернуты. В назначенное время К-201 выполнила стрельбу и добилась прямого попадания в мишень. Самолёт-наблюдатель доложил, что в районе мишени находится АПЛ ВМС США в перископном положении, которая наблюдала за нашей стрельбой. Оперативный дежурный этот доклад всерьез не принял. Стали готовиться к стрельбе К-320. Передали на К-178: "Приготовиться к буксировке мишени". Но командир К-178, очевидно, забыл про инструктаж и находящиеся у него на руках документы. К-178 по этой команде погрузилась и начала буксировать мишень, о погружении донесения не сделала. У нас сразу возникла стрессовая ситуация, тем более что связи с лодкой не было.

Продолжение следует.



Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru

Мазуренко В.Н. Атомная субмарина К-27. Триумф и забвение. Часть 22.

Приведу одно из воспоминаний старшины 1-й ст. Павла Стакиониса, который проходил службу на АПЛ в 1971–1973 годах.



«Привет, Вячеслав! Все ребята, которые служили на корабле в 1971–1973 гг., прошли через реакторный аварийный отсек и много достойных имён я мог бы перечислить. Считаю необходимым назвать и увековечить в книге память Левченко Юрия Фёдоровича. Родился он 8 марта 1951 года, умер летом 2008 года. Турбинист. На лодку мы пришли вместе из учебки. Парень гренадерского роста – 198 см. С осени 1971 года для разогрева реактора на лодку подавался пар высокого давления из МНС, пришвартованной рядом с лодкой. В декабре 1971 года Юра проводил профилактические работы на паропроводе высокого давления. Он находился на трапе, проверял соединения гибкого шланга между МНС и лодкой. Погода была мерзкая, штормило крепко. И в это время лопнул гибкий шланг (диаметром около 200– 250 мм) на паропроводе. Перегретый пар ударил ему прямо в лицо. Юра упал за борт. Только благодаря тому, что верхний вахтенный услышал его крики, быстро удалось поднять Юру из воды. Лицо было обожжено паром. Месяца 2,5–3 он пролежал в госпитале. Но следы от ожога так и остались на лице. После демобилизации вернулся домой в Чолпон-Ату (Киргизия). После развала Союза эмигрировал в Германию.»
Добавлю к этому, что при демобилизации они, моряки срочной службы, также как и их товарищи, прошедшие через аварию в мае 1968 года, не получили никаких документов и записей в военные билеты, подтверждающие их участие в научных экспериментах, связанных с облучением. Думаю, будет правильно, если я назову ликвидаторов –моряков срочной службы, которые служили с 1971 по 1973 год на АПЛ и совместно с командиром корабля, офицерами и сверхсрочниками выполняли в условиях большой радиационной заражённости научные эксперименты.


Балан Григорий Иванович, турбинист
Венедиктов Геннадий Петрович, трюмный
Гиль Владимир Александрович, спецтрюмный
Гуторов Михаил Ильич, спецтрюмный




Гусаренко Константин Алексеевич, спецтрюмный
Егоров Владимир Николаевич, турбинист
Жевайкин Андриан Иванович, электрик
Загороднюк Александр Григорьевич, БЧ-1
Исаев Димурад Зульфикариевич, турбинист
Иванушкин Михаил Васильевич, спецтрюмный
Козин Геннадий Николаевич, торпедист (?)
Колчин Вячеслав Михайлович, турбинист
Левченко Юрий Фёдорович, турбинист
Лопато Виктор (Казимирович), турбинист
Лысенков Николай Николаевич, электрик
Малахов Леонид Владимирович, турбинист




ГДЕ ЖЕ ВЫ ДРУЗЬЯ МОИ СЕГОДНЯ? (из архива Павла Стакиониса). Сидят (слева направо): Исаев Димурад, Егоров Владимир, Балан Григорий. Стоят: Иванов Александр, Стакионис Павел, Иванушкин Михаил, Перттунен Михаил. 1972 год.

Перттунен Михаил Васильевич, БЧ-5
Плотников Владимир Алексеевич
Приступа Дмитрий Павлович, турбинист
Полуэктов Александр Сергеевич, турбогенераторщик
Руссу Николай Васильевич, турбинист
Сидорук Василий Стахович, трюмный
Самойлов Иван Ульянович
Токарев Владимир Владимирович, электрик
Умаралиев Махамад-Алиджан Ашир-Алиевич, кок
Хисаметдинов Венир Рашитович, турбинист
Шевшелев Евгений Николаевич
Япертас Антанас Стасио, торпедист
Стакионис Павел, турбинист
Чумак Николай Николаевич, электрик
Щирый Василий Терентьевич, торпедист.




Павел Стакионис (слева сидит) и его сослуживцы.1972 г.

Пусть меня простят, если я кого-то упустил. Ведь столько прошло времени!!!


Для того чтобы читатель представил, какая в то время была обстановка на корабле, чем занимались моряки-подводники второго экипажа, приведу пару писем человека, который с первого и до последнего дня принимал участие в её ликвидации, а потом в проведении научных экспериментов. Это воспоминание ярко показывает, чем приходилось заниматься морякам, выполняя "капризы" науки. И второе –моряка, который участвовал в ликвидации аварии в первые дни. К сожалению, свою фамилию он не указал. Вот что он пишет:
«В Гремиху собрали всех флотских специалистов по атомным энергетическим установкам». На деле это означало, что из некоторых экипажей АПЛ СФ были собраны спецтрюмные и командиры реакторных отсеков, из которых наспех сформировали несколько аварийных партий. Задачу им поставили – засыпать свинцовой дробью часть трубопроводов и выгородок реакторного и других отсеков. Дробь поначалу таскали просто в мешках и высыпали в обозначенной на схеме точке, потом появилось больше мешков, их просто бросали не высыпая. Работали в три смены – круглые сутки. Учёт доз вёлся, но никто из участников аварийных партий так никогда и не узнал, какую он получил дозу. Организация была «как всегда». Отношение к людям и их здоровью – соответственное.
От нашего экипажа в устранении последствий этой аварии в мае-июне 1968 года принимали участие командир реакторного отсека В.А.Прозоров (тогда капитан-лейтенант, впоследствии капитан 1-го ранга, преподаватель ВВМУРЭ) и старшина 1 ст. команды спецтрюмных Саша Ермолаев (впоследствии кандидат биологических наук). Слава Богу, оба живы и здоровы! Но натерпелись они тогда – не приведи судьба любому! Насколько я знаю, никому из участников устранения последствий катастрофы даже спасибо не сказали!»
Добавить к написанному просто нечего. Очень жаль только, что не могу назвать имён моряков срочной службы, которые тогда в далёком мае-сентябре 1968 года делали всё, чтобы уменьшить радиационное излучение, идущее от реакторного отсека АПЛ К-27. Десятки, а возможно, сотни моряков, их использовали, а потом "выбросили" на гражданку выживать.




Подводники АПЛ 1971 г. (слева направо) В.Егоров, Ю.Левченко, Г.Козин.

Из воспоминаний капитана 2-го ранга, командира реакторного отсека АПЛ К-27, командира 1-го дивизиона Агафонова Геннадия Александровича:

«Почему-то сегодня не говорят о том, что К-27 – единственная в мире АПЛ, у которой в реакторном отсеке несли постоянную вахту (два человек), как и в других отсеках. Скажу, что даже «до» аварии были случаи, когда сплав (сильно радиоактивный – авт.) тёк под задницу спецам, находившимся в боксе ЦН-38 (трюм 4-го отсека). К этой особенности нужно отнести и другую уникальность К-27: у неё не было вспомогательного двигателя - дизель-генератора. Реактор и АБ – вот и все источники энергии на корабле. Но вернёмся к спецам: конечно, у них были, на мой взгляд, элементы определённого чувства исключительности, спали на реакторах, работали при температуре до 40 градусов, а то и выше, когда всё вокруг обжигало, как в финской бане. Работать без рукавиц было просто невозможно! Спецам очень часто приходилось производить ремонт ненадёжных парогенераторов. Как это делалось: снимали крышку ПГ, стоя на ней и поднимая её талями вместе с собой, выпуская остатки невидимого пара, который со свистом вырывался из-под крышки. Что такое невидимый пар? Это пар, перегретый до 360 градусов! У нас, стоящих на крышке ПГ, подошвы почти что плавились. А что они (спецы) чувствовали, когда резали вспомогательные трубопроводы 1-го контура? Ведь там светило 15–20 р/час.
Эти работы проводились на фоне, когда разные комиссии пробегали четвёртый отсек, прикрывая свои мужские драгоценности руками. Ну, как было не гордиться после этого тем, что ты являешься членом команды спецтрюмных?! И мы гордились своим отсеком, любили и уважали свою профессию и то, что мы делали. Лично я очень гордился тем, что рядом со мной служили такие ребята как Коля Логунов, Феликс Литвиненко, Валя Ращупкин, и что я являюсь их командиром, командиром реакторного отсека. Если говорить о спецтрюмных во время ядерной аварии в первые дни и после, тут у меня нет слов. Ребята понимали, на что идут (о «Хиросиме» они уже знали), и умирали достойно в госпиталях. Об этом, наверно, лучше расскажет Влад Домбровский, который был тогда с ними в море и в госпитале. Я же лучше знаю о своих: Набоке, Воротникове, Литвиненко и др.




Сопки. Лежит слева Иван Набока, далее Виктор Тиняев, Алексей Куст, Николай Остапчук и Слава Карасев.

Эти ребята видели, знали уже, что случилось с их друзьями, которых увезли в госпиталь. Они шли в отсек и делали то, что нужно для уменьшения смертельной дозы радиации, и как можно быстрее. Сейчас некоторые говорят, что ВСЁ было под контролем. ХЕРНЯ все это! Дозики иногда убегали из отсека, а спецы работали по ночам, когда было меньше глаз. Ремонт помпы в отсеке Колей Лагуновым и Витей Гриценко в море стоил им жизни. Но они её ремонтировали и сделали всё, чтобы она заработала. Хочу сказать, что этот ремонт должен был делать другой спец, но он тогда сдрейфил и не пошёл в отсек. Фамилию его не хочу называть. Это был единственный случай трусости среди спецов за всю историю корабля. Единственный и последний. Команда второго экипажа и остатки первого после того, как всех отправили в госпитали, укладывали мешочки со свинцом (это тонны), а потом, по просьбе науки, разбирали эти же мешки, чтобы добраться до арматуры и трубопроводов 1-го контура, забитых сплавом с ураном, который был выброшен из разрушенной активной зоны ядерного реактора левого борта. Резали эти трубопроводы ножовкой, выплавляли из них сплав, ставили заглушки, обваривали их. Потом всё это вытаскивали на причал, бросали в контейнер, а утром приходили дозики и перепуганные заставляли нас всё тащить обратно в отсек, так как по причалу нельзя было пройти. ВСЁ вокруг светилось! Огромную работу при ликвидации ядерной аварии провёл и рабочий класс. Но рабочий поработал 5–7 минут, потом душ, стакан спирта и отдых, а спецтрюмные работали без ограничения и в паре уже со следующим командировочным.
СКОЛЬКО КТО ТОГДА НАХВАТАЛ – ОДНОМУ БОГУ ИЗВЕСТНО, так как «карандаши» для измерения полученной дозы были примитивны, как и все приборы того времени, да и замеряли показания этих карандашей матросы ОРБ срочной службы!!! Карандашей было сотни, где уж тут до точностей! Правда, объективности ради, спецтрюмных и тех, кто работал в реакторном отсеке, отстраняли на 2–3 дня, вместо них шли офицеры. Нам ежедневно мерили щитовидку, но что это давало? В спецполиклиниках проходили медкомиссию наши медкнижки, а не живые люди! Бывало, жалуешься, что носом беспричинно идёт кровь, а в ответ слышишь: «Помой нос холодной водой».




Геннадий Александрович Агафонов. г.Старая Русса. 2009 г.

Продолжение следует

Воспоминания и размышления о службе, жизни, семье / Ю.Л. Коршунов. - СПб. : Моринтех, 2003. Часть 15.

На выступление Медведева Главком никак не отреагировал. Посмотрев на часы, заметил, обращаясь на этот раз уже только ко мне.
— Продолжайте работу и ищите пути решения стоящих перед Вами задач только обычным оружием. Ядерной войны не будет.
Размышляя над происшедшим уже после доклада, я понял, что П.Н.Медведев просто «отслужил свой молебен». Мог ли он быть уверен, что кто-нибудь из присутствующих, прежде всего его же начальник политотдела, не напишет в очередном донесении в ЦК, что в присутствии члена Военного Совета Главком ВМФ высказал идеологически неправильные мысли, а тот на них никак не отреагировал? Теперь все встало на свои места. Идеологическая поправка была сделана. Главком после этого показался мне еще более мудрым и дальновидным.
Трижды мне довелось участвовать в застольях, где был и Главком. В первый раз это было в 1960 году в Кремле, на приеме в честь выпускников академий. Как закончивший ВМАКВ им. А.Н.Крылова с золотой медалью, я был приглашен на прием. Проходил он в Георгиевском зале и в Грановитой палате. За нашим «морским» столом в числе нескольких адмиралов был и Главком. Вел он себя непринужденно, но вскоре куда-то вышел. Детали приема, связанные с Главкомом, в памяти не сохранились. Запомнилось только, что перед приемом нас инструктировали — не лезть к правительственному столу и не брать на память кофейные ложки. Еще в памяти остались впервые тогда увиденные маленькие кремлевские сосиски — их подавали в качестве горячего блюда.
Во второй раз на фуршете с Главкомом я оказался в 1982 году по случаю 50-летия нашего института. В конференц-зале народа собралось много. Все было, как обычно. Запомнилось блестящее выступление Главкома с поднятым бокалом. Продолжалось оно минут 10 и являло собой великолепный диалектический экскурс в историю морского оружия. Я очень жалел, что не мог запомнить всего, что сказал тогда Главком. Меня буквально поразила его эрудированность в вопросах диалектики и военной истории. Несомненно, это были мысли, вошедшие в его книгу «Морская мощь государства».




В третий раз мне довелось оказаться за столом с Главкомом после очередного совещания в одном из московских НИИ. Рассматривалась перспектива развития подводных скоростных ракет. Одним из докладчиков на совещании был и я. После деловой части директор пригласил всех поужинать. За столом я оказался напротив Главкома. Пили и ели много. Главком вел себя за столом, как хозяин. Как всегда, поражал эрудицией, много и к месту шутил, мастерски провозглашал тосты и, по-моему, ни одного из них не пропустил. На предложение Министра машиностроения попробовать сухого вина ответил:
— В гостях я всегда придерживаюсь одного правила — пью то, что дороже. Наливайте коньяк.
Разошлись поздно. Прощаясь с военными, пошутил:
— Я поехал на дачу, а вам всем разрешаю ехать на службу.




Атомный ракетный крейсер "Фрунзе". Художник Валерий Шиляев.

В последний раз Главкома мне довелось встретить в сентябре 1984 года в море на тяжелом ракетном атомном крейсере «Фрунзе» Крейсер проходил государственные испытания, а я являлся председателем госкомиссии по испытаниям нового ракетного противолодочного комплекса. Уже больше месяца мы болтались в море у Новой Земли. Стояла удивительно солнечная и даже теплая погода. Море было совершенно спокойным. Если бы не снежные вершины Новой Земли, можно было бы подумать, что мы в Черном море.
Неожиданно поступило сообщение, что к нам прилетит Главком. Произвели большую приборку. В салоне, где я питался, корабельные коки приготовили «царский стол». Действительно, к вечеру на горизонте показался вертолет. Где-то неподалеку Главком руководил учением противолодочных сил. Вскоре вертолет опустился на кормовую площадку. В кают-компании началось заслушивание председателей госкомиссий. С моим комплексом дела шли успешно, и доклад был кратким. Каких-либо вопросов он не вызвал.
Я обратил внимание на усталость Главкома. Впрочем, это не было удивительным, ведь ему уже шел 75-й год. Заслушивание закончилось, когда уже начало темнеть. На предложение командира поужинать Главком ответил: «Ужин мы еще не заработали», сел в вертолет и улетел, по-моему, к огорчению сопровождавших его лиц. Что же касается «царского стола», то он достался нам. Больше Главкома видеть мне не довелось.




Роль российской науки в создании отечественного подводного флота. / Под ред. Саркисова А.А.. — М: Наука, 2008.

"КРАСНАЯ СТРЕЛА"

Откройте любой учебник теории вероятностей и вы прочтете, что «практически невозможное событие — это событие, вероятность которого пусть и не равна нулю, но весьма к нему близка». Впрочем, рассказ мой отнюдь не о теории вероятностей, хотя к ней мы еще и вернемся, а о командировке в Москву.
Надо сказать, что командировки в столицу — это один из основных аспектов службы в институте ВМФ, особенно для руководящего состава. Ведь вся военно-морская наука находится в Ленинграде, а заказчики и основные потребители результатов исследований — Главный морской штаб, НТК ВМФ и центральные управления — в Москве. Естественно, лучшая форма оперативного общения науки с заказчиком — это личные контакты. Отсюда и частые командировки в столицу. В бытность мою начальником управления в Москве мне приходилось бывать подчас по три-четыре раза в месяц, при этом я отнюдь не являлся исключением. Некоторые остряки шутили — живем и не в Ленинграде, и не в Москве, а в Бологом.




Что же такое двух-трехдневная командировка в Москву? Ночной поезд из Ленинграда. На платформе встречаешь своих коллег из других институтов. Перебрасываешься новостями. В вагоне обычно знакомая проводница: «Добрый вечер, Танечка». В Москве с поезда прямо на Большой Комсомольский, в центральное управление. Доклад по какому-либо вопросу или участие в совещании с представителями промышленности. Нередко ожидание приема у начальства.
— Начальник УПВ хотел Вас видеть, но его срочно вызвал замглавкома. Просил подождать.
Бывает, что в ожидании проходит весь день. Вечером устраиваешься в гостинице ЦДСА. На следующее утро опять в УПВ, иногда снова приходится ждать начальства, которое хочет тебя видеть, но само не знает, когда освободится от более высокого начальства. На час-другой вырываешься по делам в какой-нибудь из московских промышленных НИИ и снова летишь в управление. Приезжаешь и узнаешь, что начальник УПВ был, но его срочно вызвали в Генштаб. Просил зайти завтра. Конечно, попутно решаешь какие-нибудь служебные вопросы: кадровые, финансовые, плановые.
Так проходят дня два-три. Наконец освобождаешься, отмечаешь командировочное предписание и летишь на вокзал. С трудом добываешь билет. До поезда остается час-другой. Можно пойти в кино или убить время в метро: полный круг по Кольцевой линии от Комсомольской до Комсомольской, что у Ленинградского вокзала, занимает ровно 30 минут (проверено неоднократно). Делаешь три-четыре круга и на поезд. Утром в Ленинграде.




Если сказать честно, командировки в Москву я не то чтобы не любил — терпеть не мог, в отличие от других — в НИИ, КБ, на заводы и полигоны. Там меня всегда ожидала новая информация. В московских же коридорах преобладала суета, а подчас и чиновничья рутина. Как-то под настроение в моей записной книжке появилось даже четверостишие:

Опять зовет меня столица,
Опять мне с кем-то спать в «СВ»,
И опостылевшие лица
Опять мне видеть в УПВ.


Должен оговориться, что строчка об «опостылевших лицах» в УПВ — это, скорее, дань рифме. К большинству специалистов из УПВ я относился не только с уважением, но и с симпатией. Достаточно упомянуть таких, как капитаны 1 ранга Г.Т.Акопов, А.Г.Побережский, И.И.Трубицын, грамотные и эрудированные офицеры. Просто специфика их службы резко отличалась от нашей, институтской. Несомненно, вызывало уважение и то, что в отличие от нас, всегда лишь предлагавших те или иные решения, им эти решения приходилось принимать. И не только принимать, но и нести за это полную ответственность, так что работа у специалистов центральных управлений была отнюдь не простая.
Теперь чуть подробнее о курьезе во время одной из московских командировок. Уже больше года мы мучились с испытаниями противолодочного комплекса, которые шли тяжело и не предвещали успешного завершения. Это понимали и мы, и специалисты УПВ. В Москве начали думать, как закрыть бесперспективную тему. Сделать это было нелегко: работа шла давно и на нее уже были израсходованы немалые средства. В УПВ родилась идея — комплекс на вооружение принять, но в серийное производство не запускать. Для этого требовалось положительное заключение нашего института. Естественно, дать его мы не могли. Между УПВ и институтом, главным образом, в моем лице возникла конфликтная ситуация: УПВ настаивало на положительном заключении, я подписывать его отказывался.




Ковтун Валентин Михайлович

Мой непосредственный начальник — заместитель начальника института контр-адмирал В.М.Ковтун оказался в трудном положении. С одной стороны, в силу своего характера он стремился выполнить волю начальства, с другой — не мог обойти меня: тема шла по моему управлению.
Надо сказать, что отношения с В.М.Ковтуном у меня были далеко не лучшие: люди мы были очень разные и имели существенно отличавшиеся жизненные принципы. Конфликтные ситуации между нами возникали часто. Очередная такая ситуация сложилась и в связи с комплексом, о котором идет речь. Чтобы решить вопрос с комплексом, а заодно и с нашим конфликтом, начальство вызвало нас в Москву.
Ехали мы вместе в одном купе «СВ». В Москве на вокзале Валентин Михайлович довольно быстро сумел взять на этот же день два обратных билета — купе «СВ» в поезде № 4. По этой части он был большой мастер. С вокзала поехали в УПВ.
Стоит ли говорить о технической сущности спора? В.М.Ковтун и начальник УПВ вице-адмирал С.А.Бутов были едины. Я им оппонировал, впрочем где-то после обеда компромисс был все-таки найден. Хотя он и несколько отдалял желание УПВ закрыть тему, но больше отражал реальное положение дел. После оформления достигнутого компромисса нас с В.М.Ковтуном отпустили. Проводить остаток дня вместе мне не хотелось, и мы расстались, договорившись встретиться в поезде.
Не помню, как я убил время, но когда приехал на вокзал, у платформы, как и обычно, стояли два состава. По одну сторону — поезд № 4, по другую — «Красная Стрела», оба из красных вагонов. Отличались они друг от друга только названиями: один — «Красная Стрела», другой — «Экспресс». Уже многие десятилетия эти два поезда отправлялись из Москвы и Ленинграда с четырехминутным интервалом: «Красная Стрела» в 23.55, поезд № 4- в 23.59.



Поезд «Красная стрела» (старый вагон)

Началась посадка. Пройдя в вагон, я устроился и стал ждать своего попутчика. Увы, он не появлялся. Наконец возникли подозрения, а не остался ли В.М.Ковтун в Москве, чтобы в соответствии с желанием УПВ переделать уже подписанный документ? Чем меньше оставалось времени до отправления, тем больше я убеждал себя в том, что именно так оно и есть. За несколько минут до отхода поезда на свободное место устроился незнакомый мужчина.
«Так и есть, — окончательно решил я, — билет Ковтун сдал и остался в Москве, чтобы в угоду Бутову переделать решение». С этим я и заснул.
Каково же было мое удивление на следующее утро, когда улыбающаяся проводница, принеся чай, сообщила, что я еду не в поезде № 4, а в «Красной Стреле». Когда я отдал билет, она на это не обратила внимания. Ошибку обнаружила лишь после отхода поезда. Будить меня не стала, поскольку место, как это ни удивительно, оказалось свободным. Так я и приехал в Ленинград на своем месте, в своем вагоне, но на другом поезде. Через четыре минуты после нашего прибытия в Ленинград к противоположной стороне платформы подошел поезд № 4. Из остановившегося напротив вагона выскочил Валентин Михайлович и радостно бросился ко мне:
— Юрий Леонидович, я полночи не спал. Что случилось? Прямо не знал, что делать! Утром уже собирался звонить Вашей жене, даже не зная, что ей сказать. Слава Богу все в порядке!
А теперь вернемся к теории вероятностей. Попробуйте подсчитать вероятность того, что место, на которое у меня был билет в поезд № 4, окажется свободным и в «Красной Стреле». Вы получите, несомненно, что-то очень близкое к нулю. Другими словами, событие это «практически невозможное». Однако надо же произошло! Вот вам и теория вероятностей!




Окончание следует.



Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru

Мазуренко В.Н. Атомная субмарина К-27. Триумф и забвение. Часть 21.

О том, что пришлось пережить уволенным в запас морякам, можно написать книгу.
Сколько моряков в течение двух-трёх лет не могли просто найти себе подходящую работу, так как у них стоял в военном билете штамп о том, что они комиссованы с флота, по статье, которая относила их к "психам"!
У нас, в СССР, могли всё: из труса сделать героя, из бездельника – ударника. Думаю, когда на первых атомных лодках начали происходить инциденты с радиационным облучением подводников, у власти встал вопрос: "Что делать с этими подводниками, какой им ставить диагноз, вместо ОЛБ (острая лучевая болезнь)?" И придумали –"последствие астеновегетативного синдрома 1, 2 и 3-й степеней". Мудрое решение. Наверно, тот, кто придумал такой "заменитель", исходил из того, что все болячки от нервов, только одна от удовольствия!
Бог с ним! Прошло уже столько лет. Плохое забывается, вот только нельзя забыть и простить вот таким "заменителям" того, что многие моряки, получившие острую лучевую болезнь во время службы на атомной подводной лодке К-27, после демобилизации в течение 25-ти лет не могли принимать лечения согласно своему настоящему диагнозу.
Хочу, чтобы уважаемый читатель понял, как это было унизительно пожилым людям доказывать на разных комиссиях, на разных заседаниях, что их заболевания не по возрасту, а связанные с тем далёким радиационным облучением. А в ответ они видели хамские улыбки и ответы типа: "Вас таких много... Когда это было?"
Самое смешное, что признанные в 1968 году на ВВК здоровыми и годными к работе с РВ, через 25 лет стали получать из того же госпиталя заключения ВВК, что при прохождении службы на АПЛ получили ОЛБ. И что это заболевание, связанное с выполнением воинских обязанностей.




Владимир Кудряшов, турбинист. Владимир Андреевич Кудряшов. Анатолий Кулаков, трюмный. Анатолий Филиппович Кулаков спустя 20 лет.

Совсем другой подход был к офицерам после лечения. К тем, кто служил на корабле в качестве сверхсрочников, это мичманы и старшины. Ядерная авария перечеркнула надежды многих.
Владислав Домбровский – капитан-лейтенант, командир реакторного отсека корабля. За плечами четыре года срочной службы на ЧФ, потом училище. Приход на лодку в 1964 году. Позади автономный поход в Средиземку. Ему категорически ВКК запретила службу на атомных подводных лодках. Вынужден был уйти работать военпредом. В запас ушёл капитаном 3-го ранга в 1990-х годах.
Многие офицеры прекратили свою службу из-за аварии на АПЛ и работали в институтах, лабораториях, военных приёмках. Как это тяжело было им перенести, знают только они, ведь каждый из них мечтал служить только на подводных лодках и там делать военную карьеру.
Но были и те, которые сделали всё, чтобы продолжить свою службу на АПЛ, как говорят: "Всем чертям назло!" Так Валентин Милованов, бывший помощник командира К-27, более года обивал пороги разных инстанций и всюду получал отказ. Нет службе на АПЛ. А ведь он был штурман, да ещё какой! Добился! Валентин Милованов окончил командирские курсы, был назначен командиром К-450 (РКП СН). Её первым командиром. Дослужился до зам. командира 41 дивизии атомных подводных лодок в Гремихе. Стал капитаном 1-го ранга.
Егор Томко, бывший старпом второго экипажа АПЛ К-27, дослужился до вице-адмирала, Герой Советского Союза.
Леонид Сальников, бывший помощник командира корабля второго экипажа, сегодня контр-адмирал, командир БелВМБ, на пенсии.




Несколько историй из службы контр-адмирала в отставке Леонида Сальникова. - Узелки на память. - «Cеверный рабочий. 25.05.2010. Фото Б.Сердюка.

Следует назвать и тех, кто после ядерной аварии отдал ещё не один десяток лет морю и службе на кораблях. Не только среди офицеров, но и среди мичманов и старшин. Главстаршина Леонов В. продолжал служить на АПЛ К-27, и после аварии в 1970 году был откомандирован на АПЛ К-8. Ушёл с ней в море. В апреле при возвращении на базу на ней же и погиб. Лежит вместе с лодкой на дне Бискайского залива.
Продолжали свою службу на родной лодке, а потом на других лодках: Иван Ивченко, Михаил Лысенко, Пётр Щербина, Феликс Литвиненко, Иван Фильшин, Богдан Ковцун, Василий Астанков. Особо тёплые слова хочу сказать о своём командире БЧ-5 Иванове Алексее Анатольевиче. На лодку пришёл в 1958 году. Ещё лодки не было. Прослужил на ней до 1981 года. После ядерной аварии долго лечился, а потом снова пришёл на К-27.




Мичманы АПЛ (сидят слева направо) В.Астанков, Н.Лагунов, В.Котлубеев, (стоят) И.Ивченко М.Лысенко, И.Фильшин.

Ну, а что же происходило после аварии в Гремихе? 28 мая 1968 года была создана Правительственная комиссия, которой предстояло решить и ответить на множество вопросов. Но главными из них были всего два:
1. Почему произошла авария?
2. Что делать с АПЛ К-27 после ядерной аварии?
Комиссия работала в Гремихе 40 суток. В неё входил и командир АПЛ капитан 1-го ранга Леонов П.Ф. С помощью командира комиссия хотела уточнить реальную обстановку на корабле в момент аварии и после неё. Члены экипажа писали свои объяснительные записки уже в госпиталях. Членом комиссии был и Начальник Технического управления Северного флота капитан 1-го ранга Мормуль Н.Г. Вот что он написал спустя десятилетия в своей книге "Катастрофы под водой" (2001 г.), а вернее, какой "приблизительный" Акт он довел до нас, читателей и тех, кто тогда прошёл через аварию.
«24 мая 1968 года в Баренцевом море в подводном положении при возвращении подводной лодки К-27 в базу проводилась проверка работы ГЭУ на переменных режимах с подъёмом мощности до 90 процентов. На реакторе левого борта при достижении нормативных 90 процентов мощность самопроизвольно начала снижаться. Это было зафиксировано приборами. Однако оператор продолжил высвобождать реактивность, поднимая компенсирующую решётку реактора. В данной ситуации делать этого не следовало. Реактор в конечном итоге заглушили, но сгорело до 20 процентов тепловыделяющих элементов реактора и ядерное горючее, обладающее мощной гамма-активностью, уже было разнесено по 1-му контуру. Особенно мощную направленность гамма-поток имел в нос и левый борт. Поэтому первыми умерли торпедист (?) и старшина команды штурманских электриков, оказавшиеся в зоне радиоактивного луча.»




Начальник химслужбы АПЛ К-27, впоследствии полковник МВД Санкт-Петербурга Иванов Виталий Алексеевич.

Далее адмирал Мормуль Н.Г. описывает, как капитан 3-го ранга, начальник химслужбы корабля настойчиво докладывал командиру об угрозе, которая нависла над жизнью людей. Но Леонов с ним не соглашался и предлагал выбросить за борт "неисправные" приборы. Причиной, как далее пишет адмирал, явилась неправильная оценка обстановки командиром корабля. И это несмотря на настойчивые доклады подчинённых специалистов о наличии радиоактивности. В общем, если всё это читать, то первая мысль, которая приходит в голову читателю, что виновником и козлом отпущения является только один человек – командир АПЛ Леонов П.Ф., а также молодой оператор, командир реакторного отсека Офман Матвей. Все остальные подчинённые специалисты, кто тогда находился на ПУ ГЭУ, никакого отношения к аварии не имеют, все они "настойчиво" убеждали командира, доказывали и требовали спасать моряков. Пусть это остаётся на совести адмирала. Не хочу с ним вступать в полемику, тем более что его уже нет в живых. Да и не к чему это, спустя десятилетия после аварии. Завершить эту главу хочу словами ещё одного адмирала, который в своих мемуарах написал: "Советским морякам-подводникам не страшна никакая ядерная авария и радиоактивное облучение. Они всё выдержат!"
Не хотелось бы, чтобы мой читатель вот так думал, как адмирал. У каждого своя судьба!


Глава 14. ЛИКВИДАТОРЫ ЯДЕРНОЙ АВАРИИ

С реактором схватка в неравном бою,
Рентгены тела нам пронзают,
И мощная сила его мегаватт,
Последний парад обещает.


Е.Ваганова



Дембельское фото второго экипажа

О роли второго экипажа в жизни атомной подводной лодки сегодня очень мало кто знает. Считаю это крайне несправедливым по отношению к тем, кто в нём служил со дня его создания в 1961 году. Самоотверженность, героизм и мужество, проявленное членами второго экипажа в период ликвидации последствий ядерной аварии и проведения научных экспериментов в 1968–1973 годы сегодня не подлежат никаким сомнениям. После ядерной аварии 24 мая 1968 года именно второму экипажу пришлось взять на себя всю работу по ликвидации последствий аварии. Сам процесс ликвидации аварии можно разделить на несколько частей:
– Момент прибытия К-27 к причалу и проведение операции "Мороз". Главной задачей тогда было уменьшение радиационной опасности до приемлемых уровней, для чего и загрузили более 30 тонн мешочков с дробью на выгородку парогенератора левого борта. Для несения вахты на пульте были вызваны все ранее служившие на АПЛ – братья Владимир и Сергей Придатко, Черни В., Додзин В., Невесенко А., Сорокин Ю., Мартемьянов И., Комов Ю. и др. В Гремиху прибыли: академик Александров А., Лауреаты Ленинских и прочих премий Парнев Лев Хаимович, Карих Николай Васильевич (трижды лауреат), представители всех организаций, которые имели отношение к созданию К-27.
– Конец 1968 года и весь 1969-й. На лодке особых работ не велось, соблюдался режим взрывопожаробезопасности. В 4-м отсеке установили грелки, осмотр отсека производился по графику, снималась карта радиационной обстановки, навешивались свинцовые пластины на места гамма прострелов, всё застилалось пленкой, периодически проводилась дезактивация.




Командир АПЛ К-27 Г. Новицкий с подводниками – слева В.Мазуренко, справа А.Грызлов; стоят: В.Овчинников, Н.Мельник, В.Газин, В.Котельников, Н.Осянин, В.Завизион, Г.Храмцов, З.Митрофанов, А.Кулаков.

Всё это делалось моряками-подводниками в/ч 36180 (командир Новицкий Г.Г.), среди которых: Агафонов Геннадий, Тимонин Вадим, Юрий Коньшин, Владимир Беспалов, Гера Щеглов, Ведерников, Абрамов, Ким Мартыненко, Валерий Ткаченко, Леонид Сивов, мичманы: Иван Ивченко, Иван Фильшин, Феликс Литвиненко, Богдан Ковцун, Анатолий Кавун, Иван Набока, Сергей Овтин и другие.
Так длилось до момента принятия решения на восстановление ЯЭУ правого борта. 17 марта 1970 года было принято решение, которое подписали три заместителя министра: от Средмаша – Семёнов Н.А., Судпрома – Черноверхский, ВМФ –Котов П.Г. Этим решением предписано было выполнить три этапа работ:
1 – измерение радиационной обстановки по левому (аварийному) борту;
2 – разогрев теплоносителя по первому контуру без выхода на энергетическую мощность;
3 – выход на мощность.
Первый этап был выполнен в августе 1970 года. Мне бы хотелось закончить официальную сторону освещения данного вопроса, а потом рассказать, как это происходило устами тех, кто эти работы выполнял тогда в 1970-х годах. Измерения радиационной обстановки (а выполняли эти измерения, в частности, офицеры Агафонов, Ветчинкин, мичман Литвиненко и др.) показали наличие уровней в десятки рентген в час в местах, где надо было работать, обеспечивая разогрев ППУ правого борта. Например, под буферной ёмкостью, где располагались вспомогательные трубопроводы первого контура, разрешалось работать до трёх минут. Выполнялась ли эта норма тогда? Нет. Хотя, конечно, начальство всегда успешно себя ограждало от неприятностей, на всякий случай. Тогда на эти работы было получено разрешение, в частности, персонал, выполняющий эти работы, может получить до полугодовой нормы облучения.




Агафонов Геннадий Александрович в 1970-х годах

– В октябре 1971 года подали пар на разогрев ППУ, насосы первого контура моряки вращали вручную, находясь в зоне большой радиации. В конце 1972 года удалось правую (не аварийную) ППУ вывести на мощность, которую к концу февраля 1973 года довели до уровня 20% от номинальной.
– 5 марта 1973 года был подписан Акт. Следует сказать, что ещё в 1971 году со стороны подводников и некоторых учёных высказывались сомнения в целесообразности проведения этих работ, которые должны были проводиться в самых сложнейших условиях. Тем более что состояние многих систем ППУ и, в частности, системы обогрева, не обеспечивали надёжную работу для работающих. Но к этому мнению не посчитали нужным прислушаться.
– Только 10 октября 1973 года все работы были прекращены, радиоактивный сплав из первого контура слит (и это тоже выполняли подводники). Тогда же атомная лодка была выведена из эксплуатации. Её начали готовить к захоронению. Оборудование, пригодное для дальнейшего использования, было выгружено (это выполняли тоже моряки), реакторный отсек заполнили фурфуролом и битумом. Когда пишешь эти строки, думаешь, как всё просто. Измерили, подали, вытащили, запустили и так далее. А ведь эти работы выполнялись на корабле не автоматами, а людьми – как военными подводниками, так и гражданскими лицами. На корабле, который весь от первого до девятого отсека находился в зоне радиационного поражения... Моряки-подводники вели работы в зоне ядерного реактора, где излучение превышало все допустимые нормы.


Продолжение следует

Обида. - Касатонов В.Ф. Моряк-испытатель Андрей Ильин (повесть). Город Брест, 2010 год.

Морской офицер, инженер-испытатель, капитан 2 ранга Игорь Евгеньевич Суворов, стройный, подтянутый, несмотря на свои сорок лет, быстро поднялся по ступеням на второй этаж технологической площадки, где готовилась к испытаниям новейшая торпеда. Он успел взять секретные документы и направился к стенду с торпедой, как вдруг мгновенная боль пронзила сердце, будто острый клинок стилета с размаху вонзился в его грудь. Боль парализовала живую плоть. Глаза ещё видели, но мозг, перегруженный тревожными сигналами, дал сбой и замер. Сознание покинуло офицера, он рухнул, и … жизнь оставила его навсегда. В народе говорят в таких случаях – разрыв сердца. Прибежавший врач констатировал – острый инфаркт миокарда. Похороны прошли, как принято у военных, организованно. Весь ритуал расписан в Уставе, ибо смерть – это тоже часть жизни военнослужащего. Был оркестр, был троекратный салют, был митинг, прощальные речи, скромные поминки. Андрей Николаевич Ильин был поражен внезапной смертью Игоря Евгеньевича - своего приятеля с соседнего полигона. Как переживет его кончину жена Игоря Елена, хорошая приятельница семьи Ильиных?



Всё это, как во сне, прошло перед глазами жены, теперь уже вдовы, Елены Сергеевны. Когда она пришла домой и осталась одна, когда она увидела в ванной зубную щётку её дорогого Игоря и его полотенце, сохранившее аромат любимого тела, только тогда она поняла всю глубину горя, обрушившегося на неё. Любая смерть пугает нас, но когда смерть внезапна, с этим невозможно смириться. Лёжа без сна в холодной кровати, она вспоминала, как она впервые познала с Игорем мужчину. Слёзы текли по её ещё красивому лицу, ведь это никогда больше не повторится. Значит, как женщина, она со смертью Игоря закончила свою жизнь.
Вот они, молодые и беззаботные, гуляя по Ленинграду, захотели есть. Они вбежали в подъезд какого-то дома, разломили французскую булку и, поочерёдно откусывая от одного куска докторской колбасы, ели тёплую белоснежную булку и целовались. Как это было сладко и вкусно.
А как сладостно ожидание любимого человека! Когда он служил на корабле, она готовилась к встрече с ним сразу же после расставания. К его приходу стол накрыт, приготовлено что-нибудь вкусненькое. А какое волнение от предстоящей близости с мужем! Каждая встреча – как будто первое свидание. Только жёны моряков знают, как упоительно встретиться после опасной разлуки. Каждый выход в море – это всегда риск. «Кто на море не бывал, тот и горя не видал», - частенько говорил Игорь. И она это видела по его ранней седине. Как она любила его, как она жалела его, как она гордилась им. Бог не дал им детей. После ленинградской блокады, которую она перенесла девочкой, что-то нарушилось в её женском организме. Поэтому всю неизрасходованную любовь она отдавала мужу: он был для неё и ребёнок, и любимый мужчина, и муж, и повелитель…




Встреча с любимой. Г.Г.Нисский.


На следующий день после похорон она пришла на кладбище посидеть в тишине у могилы мужа. Ещё издали она увидела, что какая-то женщина поправляет венки. Она подошла к своей могиле, неизвестная женщина стала рядом. Елене Сергеевне было неприятно присутствие чужого человека, но не прогонишь же? Молодая женщина сделала ещё один шаг к Елене Сергеевне и проникновенно сказала: «У нас с вами одно горе». Елена Сергеевна, не понимая, о чём говорит незнакомка, пояснила ей: «У меня здесь муж похоронен». «У меня тоже», - был короткий ответ. Вздохнув, незнакомка продолжила: «Игорь Евгеньевич прожил со мной четыре года и три месяца. Он собирался переехать ко мне, но жалел вас. Не знал, как от вас отделаться. Меня он очень любил. Я дважды была беременна от него, но по его просьбе каждый раз прерывала беременность. Он и накануне смерти был у меня. Я буду ухаживать за могилой. Я …» Свет померк в глазах Елены Сергеевны от гнева. Она побежала прочь от могилы, от этой ничтожной балаболки. Какое дикое оскорбление! Какая ложь! Этого не может быть! Не помня себя, она добралась домой и слегла.
Только через несколько дней она смогла здраво мыслить. И чем больше она дома анализировала, тем больше убеждалась, муж мог её предать. Но зачем? Теперь она стала понимать его бесконечные командировки, его внезапные ночные дежурства, его вызовы куда-то по сигналу «Экстренный сбор». Да, девица моложе её лет на пятнадцать, но это же не повод бросать семью. Как мужчина он дома получал всё необходимое. Он регулярно и, как ей казалось, с удовольствием имел близость с ней. У них не было серьёзных разногласий, которые толкали бы его на разрыв. Зачем обманывать человека, с которым ты живёшь? Даже если любовь прошла, можно же честно сказать об этом и разойтись по-хорошему. «Да, мне будет больно, - рассуждала она, - но я буду знать, что тебе хорошо, и это будет успокаивать меня. Я готова пожертвовать своим счастьем, лишь бы тебе было хорошо. Но так дико и длительно лгать! Утром страстно любить жену, а днём - другую женщину. И той, и другой говорить о любви. Приходить домой, когда от тебя пахнет другой. Нет, это предательство».
Двойная жизнь никогда до добра не доводит. Елена Сергеевна замечала, что последние годы Игорь жаловался на сердце, но по русскому обычаю серьёзным лечением не занимался. Неужели мужики настолько примитивны, что заложенные природой гены на продление рода любой ценой рождают неистребимое желание иметь бесконечное количество женщин. А где же разум? Где человеческий здравый смысл? Вот и надорвался, бедняга…




Прошло несколько месяцев. Елена Сергеевна ни разу не была на кладбище. Её неоднократно приглашали Ильины, Андрей и его жена Вера, съездить на кладбище, на могилу Игоря. Но глубокая кровоточащая рана, бесконечная обида на мужа не давала ей возможности пойти к нему. Что она ему скажет, какого попросит совета? Он обидел её - и нет ему прощения. Но и жить с этим она не могла. Ей было стыдно и очень больно…
Она добровольно ушла из жизни через год, как раз в годовщину смерти Игоря Евгеньевича. В посмертной записке она просила похоронить её рядом с мужем. Она простила его ценой своей жизни. Так и лежат они рядом, он и любившая его больше жизни жена. Она не хотела и не могла делить его ни с кем. Теперь они вместе навсегда.

Октябрь 2009 года




Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Страницы: Пред. | 1 | ... | 465 | 466 | 467 | 468 | 469 | ... | 860 | След.


Copyright © 1998-2024 Центральный Военно-Морской Портал. Использование материалов портала разрешено только при условии указания источника: при публикации в Интернете необходимо размещение прямой гипертекстовой ссылки, не запрещенной к индексированию для хотя бы одной из поисковых систем: Google, Yandex; при публикации вне Интернета - указание адреса сайта. Редакция портала, его концепция и условия сотрудничества. Сайт создан компанией ProLabs. English version.