Видеодневник инноваций
Подлодки Корабли Карта присутствия ВМФ Рейтинг ВМФ России и США Военная ипотека условия
Баннер
Диверсификация ОПК

Опыт диверсификации
корпорации
"Проект-техника"

Поиск на сайте

Наедине с Америкой

Много лет я ждал встречи с Америкой, хотя и не верил, что она состоится. Тем неожиданней было это плавание в составе экспедиции, посвященной 250-летию открытия Аляски российскими мореплавателями. Мы провели в море и в пяти портах Америки пятьдесят суток, из которых двадцать семь — у причала. В каждом порту участники экспедиции и команда судна «Академик Ширшов» выходили на берег и свободно общались с такими же, как мы, людьми — жадными ко всякой новизне... Здесь я был наедине со своими мыслями и всеми знаниями о Русской Америке. Никто не вмешивался в мое мировосприятие, никто не навязывал своих мыслей и решений. Я впервые почувствовал себя свободным человеком. И хотя сама экспедиция прошла с обычными для нас организационными несуразностями, говорить об этом не буду. Свежие ветры Америки, как и августовские вести с Родины, то тревожные, то отрадные, делали и нас самих, и наших временных начальников терпимее и добрее.

Путь длиной в десятилетия

Свой рассказ об Америке начну с того далекого дня 1956 года, когда я, закончив в Ленинграде знаменитый Морской корпус, который ведет свою историю от Петровской Навигацкой школы, стал морским офицером. Мне казалось, что специальность морского штурмана открывает передо мной все моря и океаны. Пока же я ждал, когда спустят на воду мой первый в жизни военный корабль — тральщик, на котором предстоял переход на Север...

В эти дни относительной свободы я с каким-то рвением изучал Санкт-Петербург и часто навещал брата, который жил на улице Марата, бывшей Никольской. Здесь однажды напротив живописного храма меня остановил бородатый человек, сидящий за мольбертом.

— Хэллоу, моряк, — воскликнул он, — надеюсь, вы говорите по-английски?

— Совсем немного, — ответил я и оглянулся по сторонам.

Официально нам запрещалось вступать в контакт с иностранцами, а если это происходило случайно, необходимо было тотчас доложить своему начальству. На счастье, улица была пустынной, и, разглядывая эскиз Единоверческой церкви — так, кажется, назывался этот храм, — я полчаса беседовал с художником.

— Эрл Соландер, — представился он на прощанье и добавил фломастером на своей визитке: Сан-Франциско, Калифорния, США. Я взглянул на сверкающий цветными витражами храм и оценил вкус американского художника, не клюнувшего на банальные сюжеты центра Петербурга...

Где теперь этот рисунок? Задаю вопрос неспроста. В конце 60-х годов храм варварски разрушили, а на его месте построили... баню. Нелепая махина из бетона с узкими окнами напоминает тюрьму.

В последующие две-три недели я подбирал в магазинах открытки с архитектурными шедеврами города, а мой американский друг — так втайне даже от самого себя называл я художника — не подозревал о готовящемся сюрпризе. Даже сейчас поеживаюсь от страха, охватившего меня в тот момент, когда принес на почту довольно объемистый пакет с диковинным адресом, выведенным латинскими буквами. Мучительно жалкими глазами смотрела на меня девушка, принимавшая пакет, и что-то записывала из моего удостоверения... Это теперь, спустя столько лет, я припоминаю эти подробности. Тогда же с облегчением выскочил я под прохладные липы проспекта на Васильевском острове.

Суетное раскаяние охватило меня уже на следующий день, когда замполит вызвал к себе в кабинет и у него на столе я сразу увидел злополучный пакет. — Это твое послание? — Комиссар сверлил меня глазами и, не дожидаясь ответа, язвительно добавил: — Хорошо, девушка с почты бдительность проявила. Где встретился, кто такой, почему не доложил сразу? — У меня кружилась голова, черные круги плыли перед глазами. — Жалко мне тебя, — продолжал замполит. — Опять вспоминать про твоего деда — казачьего хорунжего с его Георгиевскими крестами и отца твоего, что в плену побывал. Давно пора тебя гнать с флота, а тут еще американец. Ты забудь про эту Америку! Как тебя в училище приняли? Ты же на оккупированной территории был... Все это длилось два часа. В наказание мне поручили доклад на семинаре по основам марксизма-ленинизма на тему: «Американские империалисты — злейшие враги человечества». Доклад дался мне легко: в любом журнале на эту тему написано было с избытком. Читал доклад, а перед глазами стояло бородатое лицо человека из Сан-Франциско...

Прослужил на Севере я два десятка лет, и каждый раз, когда ходил по трассе Северного морского пути из Мурманска во Владивосток, вспоминал человека из Сан-Франциско. Помню, как-то застряли в Беринговом проливе. Я сидел в штурманской рубке и разглядывал карту пролива. Потом вышел на верхнюю палубу. Поднятый миражом, прямо передо мной парил в синеве полуостров. Американцы назвали эту самую близкую к нашей стране часть Аляски именем бывшего госсекретаря США Уильяма Сьюарда. Но самое странное — не заслонил Сьюард своим именем русские имена на карте Аляски. Это меня больше всего поразило: у нас, на нашей земле, кажется, ничего американского не осталось — все переименовали. Смотрел я на карту и думал: неужели когда-нибудь попью холодного пива в городке Коцебу или Шимшареве, Врангеле или Питерсберге... В Чичагове, наконец, или Баранове, в Купреянове...

Русская Америка — прошлое Аляски — стала для меня утешением и увлечением.

Окончив службу и расставшись с флотом, я обосновался в патриархальном Звенигороде близ Москвы. Здесь стал готовить себя к роли штурмана международной экспедиции на Аляску. Известный полярник, участник еще довоенного дрейфа на «Седове» Константин Бадигин задумал на старинных кочах достичь Кенайского полуострова. Именно там были сделаны находки, свидетельствующие о проникновении русских на Аляску еще в XVII веке. В Соломбале — старинном пригороде Архангельска, где Петр Великий спустил на воду первое морское судно, мы заложили два старинных судна на деньги богатого Комсомола. Но в поздние дни осени 1980 года нас, зачинателей экспедиции по маршруту «Туруханск на Енисее — порт Сьюард на Аляске», вызвали в международный отдел Комсомола. Молодой человек в темном костюме с ярким галетуком заявил, что в связи с победой на выборах в США реакционной партии во главе с Рейганом наша экспедиция отменяется. Старый капитан Бадигин вдруг рассвирепел, стал потрясать своей книгой по истории древнего русского мореплавания, указывал пальцем на Звезду Героя на лацкане пиджака. Я тоже пытался защищать наш северный маршрут. Но тут чиновник посмотрел куда-то мимо меня и промолвил: — Вам, Василий Иванович, и вовсе в дорогу незачем собираться. Ведь вы — бывший военный штурман, и значит, лет десять-пятнадцать в западные страны вас не пустят.

Однако, как известно, колесо истории вскоре сделало полный оборот...

Готовя себя к становившейся год от году все более реальной встрече с Америкой, я увлекся путешествиями на гребной лодке и обошел весь наш дальневосточный фасад. Охотск, Улья, Аян, Шантарские острова, Амур, Владивосток. Прошел по знаменитым Якутско-Охотскому и Аянскому трактам, плавал по рекам Урак, Улья, Охота, Амур. Все эти места были связаны с экспедициями Беринга — Чирикова и с деятельностью Российско-Американской компании. Одно из своих путешествий я посвятил поиску якоря, что утеряли спутники Беринга— Чирикова еще во время первой Камчатской экспедиции в Капитанской Засеке и Юдомском кресте — удивительных точках на пути к Охотску. Вообще, в истории Русской Америки меня потрясали детали. С некоторыми любопытными штрихами читатель познакомится далее.

И вот я на борту «Академика Ширшова». Жив ли мой собеседник из 1956 года? — это был первый вопрос, который я задал себе, когда наш корабль взял курс к берегам Америки.

Мифы и реальность

С самого первого дня плавания в кают-компании начались «исторические чтения» известного ученого Александра Ивановича Алексеева. Он представил участникам экспедиции каноническое толкование истории открытия и освоения русскими земель на Американском континенте с учетом того, что наша экспедиция была своеобразным первым этапом празднеств, посвященных... открытию Америки. Второй этап — отмечаемое в этом году 500-летие знаменитого плавания Христофора Колумба.

Сто лет назад впервые в практике юбилеев осуществилась идея празднества под девизом «Встреча двух миров» в честь российского и испанского открытия Нового Света (См.очерк «В Америку, к Колумбу... 100 лет назад». — «Вокруг света», № 10/92.). И вот — продолжение... Соединив два открытия в одно торжество, мы сделаем важную услугу прежде всего самим себе. И вот почему...

Представьте на минуту, что не была бы продана Русская Америка. Какой бы перед нами нынче предстала эта земля, это «заморское владение» России? Наверно, картину нарисовать нетрудно, если взять за основу гулаговский образ родного Северо-Востока. Несомненно, аляскинский вариант ГУЛАГа выглядел бы, соразмерно удаленности и размерам, беспримерным могильником для сотен тысяч людей. Но история распорядилась так, что теперь лишь православные храмы, остатки лубочных крепостей да еще славные имена, бережно хранимые нынешними хозяевами Русской Америки, ностальгически взывают нас вспомнить и почтить память капиталов «Св.Петра» и «Св.Павла» — первопроходцев Аляски. Наша причастность к сегодняшнему благополучию этой земли должна смирить боль утраты. А наше участие в ее открытии, наша щедрость и беззлобность при прощании с нею делают нам честь...

Ностальгия по бывшей российской вотчине питается еще во многом искаженными, на мой взгляд, данными, некими своеобразными мифами, вольно или невольно созданными нашими историками, писателями и всеми «романтиками» Америки за сто с лишним лет. Я оставляю сейчас в стороне вещи бесспорные — тот героизм, то мужество, которые проявляли русские люди, открывая и осваивая новые земли. И те страшные лишения, которые они испытывали. Не привожу знакомых фамилий — мореплавателей, купцов, миссионеров, известных своими трудами на пользу Отечеству. (До сих пор, к примеру, не забыто имя архимандрита Иннокентия, оставившего капитальную работу по этнографии и природе Аляски — «Записки об островах Уналашкинского отдела».) Я говорю о другом — о процессе освоения русскими открытых ими земель и о результатах этого освоения.

В литературе часто идеализируется образ предприимчивого россиянина в Америке. Между тем факты говорят о том, что легендарные барыши от продажи пушнины проедали сами колонисты, так и не создавшие инфраструктуру для постоянного обитания. Велика была в русских делах на Аляске и роль американцев, коих в ту пору чаще именовали «бостонцами»,— поскольку своих баз на Тихом океане у янки не было. Вот и совершали они рейды вокруг мыса Горн, чтоб предстать в русских поселениях с очередной инициативой, предложить товары и сами суда, весьма добротные. Читателя, сомневающегося в этом, отошлю к книге участника и очевидца тех событий «Русская Америка в «записках» Кирилла Хлебникова». Приведу один лишь пример — из истории Калифорнии.

...Капитан американского судна «Эклипс» Джозеф О'Кейн в 1803 году заключил с правителем русских колоний Барановым договор об «общей промышленности бобров в Калифорнии» от Сан-Диего до Сан-Франциско. Два десятка байдар с алеутами под командой приказчика Тимофея Тараканова отправились из «столичной» Павловской гавани на остров Кадьяк к неведомой солнечной Калифорнии. Под прикрытием «Эклипса» охота была удачной. Кирилл Хлебников — помощник Баранова — так писал: «Сия первая, счастливо окончившаяся спекуляция (так в то время именовалась сделка. — Авт.) была поводом Баранову простереть свои виды к берегам Калифорнии, и с тех пор торговля с американцами усилилась до чрезмерности». Тот же О'Кейн подал идею торговли мехами в Кантоне. Да и последующие деяния россиян в Калифорнии, воспетые в рок-опере «Юнона и Авось», проходили при посредничестве янки. Сама «Юнона» — это американский корабль, купленный Н.П.Резановым с «потрохами», то есть вместе с грузом, за 136 тысяч рублей; именно «Юнона» помогла справиться с голодом в Ново-Архангельске на острове Ситка, куда перекочевала столица колоний с Кадьяка.

Вообще торговля с американцами была обширной, а большая часть российского коммерческого флота — это добротные американской и калифорнийской постройки суда. На Ситкинской верфи делали мелкие суда, да и само строительство осуществлялось под присмотром янки. Доброе столетие мы занимались, говоря нынешним языком, бартерными сделками, так ничему и не научившись у ловких американцев. Впрочем, были и приятные исключения. Блестящим бизнесменом оказался Иннокентий Костромитинов, помощник правителя Ново-Архангельской конторы. В 1852 году, в разгар золотой лихорадки, на уже покинутых русскими землях в Калифорнии он сбывал американцам лед по цене 75 долларов за тонну. Бизнес был обоюдовыгодным, ибо раньше лед для охлаждения пива и виски разгоряченным старателям приходилось возить из Бостона вокруг Южной Америки! Любопытно, что корабль, ходивший на Ситку за льдом, и назывался соответственно — «Бахус».

Российские владения на Аляске находились на положении падчерицы: и для императорского двора и для общества в целом они со временем превратились в тяжелую ношу. Янки в течение многих лет выживали россиян так же, как и «диких», доставляя тем и другим еду и оружие. Мог ли в этих обстоятельствах быть иным финал существования «заморских владений», чем тот, который был, — продажа бывшей нашей колонии?..

Эти небольшие сюжеты с нетрадиционным взглядом на историю Русской Америки — лишь малая часть того, что надо бы осмыслить по-новому. Об этом я думал на борту «Академика Ширшова», приближаясь к берегам Америки.

Легенда о русском Колумбе

Первой землей Америки для нас оказалась Ситка. Этот гсродок рыбаков и лесозаготовителей на обширном острове Баранова был некогда столицей российских владений. Мы толпимся у трапа, разглядываем представителей береговой охраны и местных властей. Именно здесь, в Ситке, нашу экспедицию «прописали» на все время пребывания в Америке, но на берег не пустили. Наши озабоченные руководители не рискнули просить американцев о важной для нас милости: побывать в столице всего нашего предприятия, именуемого юбилейной экспедицией «Русская Америка-250». Американцы же, думаю, просто не подозревали о важности нашего свидания с Ситкой.

...На левом борту у спущенного трапа — оживление. Мы встречали гостей; среди нас, встречавших, была и Роуз Арвидсон, вице-президент американского юбилейного комитета. С забавного и очень симпатичного эпизода началось мое знакомство с жителями Ситки. Первым оказался молодой человек из Службы охраны лесов.

— Тимоти, — представился он, Поднявшись на борт, и спешно, на приличном русском выложил свои приветствия и поздравления... Роуз, приняв ее за русскую. Грянул общий смех. Я пояснил Тимоти причину веселья. Тимоти, похоже, был рад возможности поговорить по-русски и тут же задал мне, как он сказал, свой главный вопрос:

— Так кто же у вас называется «русским Колумбом»?

Я ответил, что это — Алексей Чириков. Ответ мой был воспринят с живейшим интересом. Но я-то предвижу возражения со стороны историков. К сожалению, вся наша литература об Аляске пропитана культом «Колумба Российского» — Шелихова, хотя история появления этого неофициального, но громкого титула мало кому известна.

...Имя Колумба, ставшее синонимом первооткрывателя, известно в России с XVI века. Читатель знает красочные описания момента открытия Нового Света испанцами, когда Колумб с флагом и мечом под барабанную дробь ступил на остров Гуана-хани. И в 1513 году неистовый Нуньес де Бальбоа, увидев просторы неведомого океана, никому не позволил первым ступить в его воды: при оружии и с флагом он вошел по пояс в воду. Потом нотариус составил акт, который подписали все свидетели открытия.

Неизвестно, готовились ли Беринг и Чириков к такой церемонии. Скорее всего нет. Похоже, их плавание было простым исполнением довольно подробной инструкции, составленной Адмиралтейством. Потому и не кажется странным, что оба мореплавателя так и не высадились на новооткрытые земли. Первыми на берег Америки со стороны России ступили люди с корабля Чирикова «Св.Павел» 17 июля 1741 года. Но эти люди — их было всего пятнадцать — пропали без вести. Спустя трое суток шлюпки с корабля Беринга под командой штурмана Софрона Хитрово и ученого Георга Стеллера ткнулись в песчаный пляж острова у подножия величайшей горы Св.Ильи. Любопытно, что наипервейшей целью высадки было заполнить опустевшие бочки с водой. Лишь ценой скандала с командором натуралисту Стеллеру удалось отправиться на остров для сбора коллекции...

В Петропавловск-Камчатский Беринг не вернулся, упокоившись в сыром песке нечаянно открытых островов. Чирикову повезло — он достиг Камчатки, снова опередив на несколько месяцев моряков «Св.Петра». Однако с вестью об открытии никто тотчас же не помчался в столицу. Чириков неспешно отправил свой отчет в Адмиралтейство, где было приказано «репорт с картою содержать в вящем секрете». Так инициаторы экспедиции оценили ее итоги. Правда, курьера-солдата велено было объявить сержантом с надлежащим по штату мундиром. Вот и все. Лишь спустя четыре года, в 1745 году, Чирикова вызвали в Петербург, чтобы подписать копии документов об экспедиции, а заодно уравняли капитана полковничьего ранга в капитан-командорском чине с покойным Берингом.

Однажды осенью в разгар балов и торжеств к первопроходцу пришли его почитатели молодые офицеры флота. — Вот почитайте, господин адмирал, — вежливо, повышая в чине капитан-командора, сказал один из пришедших и протянул пахнущий краской оттиск знаменитой поэмы Ломоносова... — Здесь и про ваш вояж прописано:

Колумб Российский через воды
Спешит в неведомы народы
Твои щедроты возвестить...

— Позвольте, господа, это же посвящение новой императрице Елизавете Петровне от нашего поэта...

— Посвящение государыне, а слава ваша в нем. Вы и есть Колумб Российский...

Через год Чирикова не стало. Возможно, Чириков встречался с Ломоносовым, и резонно предположить, что именно плавание Чирикова к берегам Америки, этого «доброго капитана из русских» (по выражению самого поэта), имел в виду Ломоносов. Едва ли «Колумбом Российским» назвал бы он тогда датчанина Беринга...

Почти двадцать лет спустя Ломоносов сам разрабатывает проект достижения Америки через Северный полюс и обращается к генерал-адмиралу российского флота, наследнику престола Павлу с ходатайством о проведении необычного путешествия. При этом ученый и поэт вручил ему свою поэму «Петр Великий», в которой знаменательное словосочетание всплывает снова, но несколько в ином качестве:

Колумбы Росские, презрев угрюмый рок,
Меж льдами путь отворят на Восток,
И наша досягнет в Америку держава...

Заметим, что Григорий Иванович Шелихов в это время — всего лишь расторопный приказчик в купеческой лавке в Иркутске.

Проходит еще два десятка лет, и именитый купец Шелихов после своих промысловых плаваний прибывает в столицу с ценными дарами и книгой о своих странствиях, которая вскоре выходит в свет. В книге есть портрет автора и приведены последние стихи Ломоносова... Другой поэт, Державин, заметил и книгу, и стих Ломоносова в ней. Да и сам купец щедро одарил Державина бобровой шубой с далекой Аляски. И немудрено: поэт был в милости у самой императрицы. Через десять лет, узнав о внезапной кончине Шелихова, Державин шлет безутешной вдове в далекий Иркутск текст надгробной эпитафии.

Колумб здесь Росский погребен,
Преплыл моря, открыл страны
безвестны...

Крылатое выражение в первой строке эпитафии явно заимствовано у Ломоносова, вторая строка, мягко говоря, не соответствует действительности... Правда, какое-то основание остаться в памяти соотечественников «Колумбом Росским» у Шелихова было. Именно по его инициативе состоялись те самые запоздалые церемонии «открытия» с поднятием флага, салютами и подписанием мирного трактата с индейцами, которых поначалу тот же Шелихов и другие промышленники побивали в немалом количестве. Что уж тут лукавить... Но и эти церемонии были от лукавого: никто Шелихову таких полномочий не давал, и земли в Америке, открытые и освоенные россиянами, так и не были объявлены владением России де-юре...

Пленники нового альбиона

Наш экспедиционный корабль направлялся в Сиэтл — крупный порт в штате Вашингтон. После краткого появления на рейде Ситки мы побывали в городках Кордова и Сьюард, где в полной мере почувствовали гостеприимство устроителей нашего плавания из юбилейного комитета США «Беринг — Чириков-91». От самых берегов Камчатки с нами на борту была уже упомянутая Роуз Арвидсон. Эта замечательная женщина сопровождала нас до самого Сьюарда, и потому нет нужды описывать горячую — без преувеличения — встречу в ее родной Кордове и в городе Сьюарде. Были встречи с шампанским, были приемы в домах американцев, были слезы, объятия, фейерверки, танцы и песни при прощании. Всего этого не забыть. Так мы заканчивали плавание вдоль берегов бывшей российской вотчины и вступали в пределы, которые нашим предкам всегда казались вожделенными, но трудными для промыслов и заселения.

Мы приближались к берегам штата Вашингтон, и мало кто в этом процветающем штате знал, что когда-то здесь жили русские. Они были первыми европейцами в этом краю и пришли сюда задолго до того, как за эти земли разгорелся жаркий спор англичан и американцев. Правда, русские были пленниками индейцев. Американские индейцы, вопреки легендам, вовсе не были одинаково жестокими и кровожадными, о чем свидетельствует одна история...

Но начну издалека.

Александр Баранов — правитель российских колоний в Америке, был в самом центре мировых событий. Поселения россиян видели английских, испанских, американских, французских мореплавателей. Просвещенность Баранова и его окружения не вызывает сомнений. Свежие газеты из Филадельфии и Бостона, живые рассказы капитанов об обстановке в мире опережали любые инструкции из Петербурга. Прекрасно зная о плаваниях английских и испанских мореплавателей, Баранов понимал, что русские владения в Америке будут обречены, если не завести на здешних землях хлебопашества. Надеяться на поставки хлеба из России на судах кругосветных плаваний было рискованно. Случись война или просто авария на судне — колонисты погибли бы. Потому и появилось в Калифорнии в 1812 году российское поселение в Новом Свете — форт Росс...

История его основания широко известна. Мне же хочется рассказать о первой попытке россиян «самим собой сделать опыт в промысле бобров» и завести поселение на Западном побережье Америки. Это случилось за два года до основания форта Росс, в Новом Альбионе — территории к северу от устья реки Колумбия, в нынешнем штате Вашингтон.

История эта не афишируется, хотя и не раз публиковалась. Все-таки это первое, без поводырей-американцев, плавание в Новый Альбион — и так бездарно завершившееся на камнях всем известного острова Дестракшн! Этим оно и любопытно.

Итак, русские в Сиэтле... Как-то трудно соотнести современный Сиэтл с событиями далекого прошлого. Во-первых, в начале XIX века не было Сиэтла. А во-вторых, место, где побывали русские, сегодня — район индейских резерваций и национальных парков. А это значит, что скорее всего никаких следов от россиян здесь не осталось. Горы между заливом Пьюджет Саут и Тихим океаном густо поросли лесом. Здесь бурные короткие речки несутся к берегу океана, усеянному мелкими островками и рифами. И все же если какой-нибудь чудак рискнет понырять с аквалангом у рифов, что между устьем речки Хо и островком Дестракшн, он может найти останки русской шхуны «Св.Николай», разбившейся здесь 1 ноября 1808 года. Четырнадцать русских и семь алеутов с опаской вышли тогда на неведомый берег...

Ютрамаки, вождь племени мака, сразу приметил знакомое двухмачтовое судно. Отсюда, прямо от вигвамов селения, стоявшего на мысе Флаттери, хорошо просматривались пролив и остров Ванкувер. Здесь часто промышляли русские с алеутами, занимались торговлей английские и американские шкиперы. «Неплохо бы захватить десяток белобородых для хорошего обмена с чинуками и другими племенами на нижней Колумбии». Ютрамаки поманил к себе опытного и хитрого Литлюлюка и приказал следить за берегом, что простирался на юг до земель соседнего племени куиналт.

Шкипер русского судна Николай Бу-лыгин был подавлен и растерян. Всего лишь два месяца назад он успешно промышлял здесь с алеутами, командуя большим кораблем «Кадьяк», недавно купленным у бостонского шкипера. В этот раз назначили его командовать «Св.Николаем». Управлять же «Кадьяком» Баранов поручил своему помощнику Ивану Кускову. Дело замышлялось невиданное: экипажам двух судов предписывалось осмотреть берег к северу от великой реки Колумбии и подыскать место для постоянного поселения. Алеутов с их байдарами не брали. Для торга с индейцами на «Св.Николае» шел суперкарго Тимофей Тараканов с набором товаров и подарков — с индейцами надо было завязывать дружеские связи... И вот теперь, на берегу, штурман Булыгин уступил командование отрядом опытному в таких делах Тараканову. К тому же в отряде были женщины, в их числе и жена Булыгина — Анна. Негоже отрядом командовать человеку, когда рядом с ним его жена. Булыгин развернул карту перед новым командиром.

— Надо пробиваться на юг, а потом по реке Куйте подняться вверх и перейти к притокам Колумбии. Там и народы мирные, и «Кадьяк» наш встретим.

Тараканов поддержал своего бывшего командира, и отряд, отбиваясь от наседавших индейцев, двинулся на юг...

Старый Литлюлюк с двумя молодыми помощниками неотступно следовал за чужеземцами. Он знал, что Ютрамаки готовит русским ловушку в устье самой большой реки на этом побережье — Куйте. «Едва ли белые люди одолеют реку без каяков»,— мудро решил проводник и не ошибся. Русские безуспешно просили местных индейцев дать им лодки для переправы. Переговоры кончались обменом «любезностями»: индейцы забрасывали пришельцев камнями и стрелами, русские отвечали редкими выстрелами. Стычки заканчивались мирно, если не считать ран от копий и ушибов. Продвигаясь вверх по реке, русские все же попали в ловушку, и на переправе индейцы захватили первых пленных. Среди четырех несчастных оказалась и жена штурмана Анна Булыгина. Литлюлюк еще долго следил за продвижением людей, видел, как хоронили русские погибшего от ран товарища. Когда они стали рубить бревна для избы, следопыты повернули назад в низовья реки к своим соплеменникам.

Зима странникам не казалась суровой, но новый, 1809 год, встретили невесело. В феврале, когда сошли бурные вешние воды, решили спускаться вниз по реке, а потом продвигаться по берегу вдоль моря на встречу с «Кадьяком». На второй день сплава из леса неслышно появился старый индеец. Тараканов одарил его чем мог, и старик вызвался быть проводником. Звали старика Литлюлюк. В устье реки русских ждал сюрприз. «Эй, муженек, эй, родимые, сдавайтесь!» — раздалось с левого берега. Странники не верили своим глазам... «Да это же Анна, жена моя!» — вне себя от радости закричал Булыгин.

Добровольно в плен к индейцам ушли не все, а лишь те, кто поверил, что с пленными хорошо обращаются. Вскоре в отряде появился сам Ютрамаки, и Тараканов стал его рабом. Судьба прочих зависела от их хозяев. В обычае индейцев было правило: передавать своих белых рабов из рук в руки. Булыгин и его жена, не выдержав беспрестанных разлук, обменов между родственниками и друзьями, заболели и умерли. Тараканов — его отметили за находчивость и умение — жил у вождя Ютрамаки на равных, в собственном доме, похожем на маленькую крепость, из окон которой открывался вид на пролив Хуана де Фука. К Тараканову от своих хозяев сбежало несколько его соплеменников. Вождь племени уже не выдавал беглецов, ссылаясь на то, что живут они у бородатого «вождя-раба».

Однажды — это случилось 6 мая 1810 года — Тараканов увидел в проливе судно. Вне себя от радости он бросился к Ютрамаки: «Ты обещал, вождь, передать меня на первый же корабль, вот он, видишь?» — «Вождь племени мака держит свое слово», — отвечал Ютрамаки. Вскоре Тараканов ступил на палубу американского брига «Лидия». Капитан судна уговорил Ютрамаки уступить за выкуп оставшихся россиян. 9 июня 1810 года «Лидия» вошла на рейд Ситки. Полуторалетняя одиссея россиян закончилась...

Человек из Сан-Франциско

С моря вход в залив Сан-Франциско малозаметен. Именно поэтому самый удобный залив на Западном побережье Америки был открыт с явным опозданием.

В наши дни вход в залив виден за несколько миль благодаря знаменитому Голден Гейт Бридж — мосту Золотые Ворота. Уникальной ширины пролет подвешен на гигантских многожильных стальных тросах и служит людям с мая 1937 года. Под мостом могут проходить суда с высотой надстроек или мачт до 65 метров. Но не только величественная картина моста, а сама мысль, что мы приближаемся к Сан-Франциско, волнует меня чрезвычайно. Здесь мне предстоит снять с души груз, тяготивший меня долгие 35 лет...

На причале нас встречали телеоператоры и газетчики. Молодой репортер из «Сан-Франциско тайме» тут же взял в оборот наших путешественников. Вопросы, которые он задавал, касались, конечно же, оценки подавленного августовского путча. Репортеру помогали сразу два переводчика. Первой представилась женщина.

— Марти Пэддок, а это мой сын, — она показала на репортера.

— Джозеф Сирокер, математик, шахматист и переводчик, что вам больше по душе,— отшутился высокий с короткой прической человек.

Русским Джозеф владеет блестяще, и я обратился к нему с просьбой — помочь в поисках «человека из Сан-Франциско». Джозеф оживился.

— Так это же готовый сюжет...

— Но у меня нет телефона.

— Не беда, — парировал Джозеф. — Соландер — редкая для нашего города фамилия. Попробуем.

Беглый поиск в телефонной книге — она здесь неотъемлемый атрибут любого таксофона.

— Вот видите, есть Соландеры, и всего двое.

Телефон первого не отвечал. Зато по второму ответили сразу.

— Нам повезло, это его родной брат, и он дал мне телефон вашего героя.

Конечно, больше всего в скороговорке Джозефа мне понравилось «нам повезло». Джозеф тут же дозвонился в далекую от Фриско Калистогу и после замешательства передал мне трубку.

Я с волнением и довольно быстро обрисовал детали нашего давнего знакомства. И сразу же нас пригласили вместе с Джозефом, который теперь уже поневоле становился соучастником «встречи через 35 лет» — так мы окрестили нашу «операцию». Условились на завтра.

Красный, вместительный, похожий на джип автомобиль Джозефа появился в назначенный час на причале, и мы двинулись к мосту Золотые Ворота, чтобы отправиться в глубь Калифорнийской долины в неведомую мне Калистогу. По дороге Джозеф поведал кое-что о себе.

Джозеф родился в Бессарабии. В 1956 году вместе с родителями переехал в Румынию, где жили все близкие. Там окончил школу, политехнический институт и инженером-компьютерщиком, опять же всей семьей, после многолетних попыток уехал из страны «великого Чаушеску». Два года посещал Сорбонну в ожидании визы в США, работал в Швейцарии. Женился в США на девушке из Голландии.

— Моя Марианна с нашими близнецами Дэном и Эриком сейчас гостит у своей матери в Голландии. Так вот и прожил жизнь почти в десятке стран... Теперь, кроме русского, румынского, французского и английского, могу объясняться еще на трех-четырех языках. Последние семнадцать лет — здесь, в Стэнфорде, тут и начинал работать в одной из компьютерных лабораторий университета...

Не без приключения — долго плутали, отыскивая злополучный поворот К, — добрались мы на ранчо Эрла Соландера. В заповедном калифорнийском парке, недалеко от музея Джека Лондона, на буйно поросшем холме стоял скромный по здешним меркам дом. Но весьма, как оказалось, вместительный — со студией, бассейном, открытой верандой с плетеными креслами и мебелью чеховских времен...

— Я включу диктофон? — спросил я у Эрла после нового знакомства и беглого осмотра имения.

— Конечно, пожалуйста.

Статный, поджарый потомок шведов в четвертом, кажется, колене, Эрл выглядел моложе своих 70 лет. Жанетт — его супруга — милая, вся светящаяся радостью женщина, потчевала нас ленчем. Красное вино собственного изготовления — Джозеф переводит мне быструю речь хозяина — вот там, неподалеку, небольшой виноградник... Потом, когда наступает мой черед рассказывать и о встрече в Санкт-Петербурге, и о судьбе церкви, и о своей, как выяснилось, не столь легкой жизни, я справляюсь без Джозефа...

На прощанье Эрл дарит нам свои работы и обещает прислать копию рисунка той самой Единоверческой церкви, у которой началась и так необычно завершилась встреча с моим «первым американцем». Мы спускаемся с холма с выключенным мотором, и две серны, выбежавшие на дорогу; недоуменно смотрят на нас, встряхивая короткими хвостиками...

Здесь, в Сан-Франциско, я чувствовал в себе какую-то легкость, много ходил по крутым улицам в районе Китай-города и Русского холма. Любуясь местным трамваем на тросовой тяге, спрятанной под настил мостовой, вспоминал рассказы Владимира Билль-Белоцерковского. Где-то здесь, на крутых спусках, у одного из его героев — шофера такси отказали тормоза... Русская старина из рассказов перекликалась вообще с русскостью этого города, близостью форта Росс — памятника эпохи Русской Америки. Но была в этом городе и другая Русская Америка, состоящая из множества русских, живущих здесь с дореволюционных времен.

С помощью Джозефа я добрался до залива Бодега, отказавшись от групповой поездки в форт Росс. Сделал это из чувства противоречия. «Вот заладили с этим фортом Росс и больше ничего не замечают» — так примерно думал я, когда дорога привела нас к Тихому океану и, проголодавшиеся, мы прежде всего нашли подходящую харчевню. Пока хозяин готовил гигантские гамбургеры, мы присели за мраморные столики. Берег от ухоженной стоянки плавно уходил вниз, к заиленному, мелководному заливу, обрамленному невысоким полуостровом. Это и был легендарный для нас залив Румянцева, или Бодега, как значится на здешних картах этот непригодный для стоянки судов, мелководный и открытый океанской зыби залив. Расположенный в 18 милях южнее форта Росс, залив Румянцева был единственной российской гаванью на калифорнийском побережье. Легкий туман клубился над излучиной бухты, и по окаймляющей ее дороге бежали машины. Множество кафе, ресторанчиков и экспресс-харчевен занимали всю прибрежную полосу. Заведения пустовали, и я даже не представляю, когда в этом унылом месте наступает сезон благополучия.

Попетляв среди желтых выжженных холмов, мы выкатили на прибрежную дорогу. Я бросил короткий взгляд на самую южную бывшую российскую вотчину, потом на океан, в ту сторону, где очень далеко находилась Россия...

Источник: Вокруг Света, автор: Василий Галенко
Ситка — Кордова — Сьюард — Сиэтл — Сан-Франциско


Главное за неделю