Видеодневник инноваций
Подлодки Корабли Карта присутствия ВМФ Рейтинг ВМФ России и США Военная ипотека условия
Баннер
Электродвигатели по технологии Славянка

Альтернатива электродвигателям
с классическими обмотками

Поиск на сайте

О времени и наших судьбах-Сб.воспоминаний подготов-первобалтов Кн.1ч12

О времени и наших судьбах-Сб.воспоминаний подготов-первобалтов Кн.1ч12

О времени и наших судьбах. Сборник воспоминаний подготов и первобалтов "46-49-53". Книга 1. СПб, 2002. Часть 12.

Московский фестиваль молодёжи 1957 года

Во время отпуска 1957 года я дважды был в Москве и воочию созерцал красоту, торжественность и величие фестиваля молодежи мира. Эта дружелюбная обстановка плюс собственная молодость создавали приподнятое настроение. Всё было ещё впереди: и рост в службе, и женитьба, и светлое будущее, которое «не за горами». Не было никаких теневых мыслей, что когда-то наступит старость, что будешь слабеть и телом и духом, да ещё тебя будут спрессовывать, вдавливать в грязь проблемы перестройки, разрыва Родины...
Мне кажется, что от нашего училища на фестивале были два человека: я – самостоятельно в качестве активного зрителя и Джим Паттерсон (выпуска 1951 года), который младенцем снимался в «Цирке», а впоследствии, после окончания в 1955 году ВВМУПП (по специальности "штурман-подводник") и службы на пл "С-96" ЧФ, стал московским поэтом-писателем, – в качестве рекламы: «вот у нас в СССР даже негр может стать офицером» и сразу же «шпилька», бросок в их корзину: «А у вас в Америке негров бьют и линчуют!».

Запомнился такой эпизод во время движения делегаций но Садовому кольцу. Я хотел сфотографировать это красочное шествие в перспективе улицы и выдвинулся из толпы буквально на один шаг. Чьи-то крепкие руки моментально швырнули меня за невидимую черту с проезжей части обратно в толпу (но на спуск фотоаппарата я все же успел нажать). Хотел возмутиться, «разбухнуть», но приглядевшись понял по одинаковым ботинкам, устаревшим костюмам и залежалым галстукам, что имею дело с хорошо организованным, но скрытым оцеплением. Был на стадионе на открытии фестиваля, всё было для нас советских тогда впервые. Очень мощное, ярко красочное зрелище, но по длительности утомительное. Поэтому остальные мероприятия смотрели по телевизору – тогда ещё черно-белое ТВ впервые начало вести утренние передачи. Мы с матерью остановились у её школьной подруги на Таганке, где молодежи было четверо, включая меня. Кому идти за продуктами, кому готовить еду – разыгрывали: счастливые и свободные врастали в кресла, вцепившись в экран, а те, кому выпало работать, понуро брели в магазин. Правда, потом мы нашли другой путь – заказ по телефону, но за самим заказом все же надо было идти на Котельническую набережную.

К концу фестиваля мы приехали в Москву второй раз уже с Володей Тимашёвым на его отцовском «Москвиче-401» и наблюдали толпы иностранцев, их шествия и «тусовки», песни и пляски из окон «персонального» автомобиля. Из Москвы мы возвращались в Ленинград через Белоруссию и Прибалтику. Я понял, что Советский Союз – это не только Ленинград, Москва и Севастополь, и что есть места, где «не ступала нога человека», не было следа от протектора продовольственной машины.

Продолжаю службу на своей подводной лодке

К осени 1957 года я возвратился на своё место помощника командира ПЛ «С-100», так как со штата меня не снимали. Вскоре стал старпомом и получил звание капитан-лейтенанта.



1958 год. Старший помощник командира подводной лодки «С-100»

У нас на этой лодке подобрался дружный и весёлый комсомольско-молодёжный офицерский корпус. Андрей Мороко (выпуска 1955 года) – штурман, затем помощник, Лёня Никитин (тоже наш подгот) – минёр, Валя Мясников – маленький, затем большой механик. Отличался по возрасту, серьёзности и рассудительности командир БЧ-5 Артём Глузман, впоследствии ушедший на Камчатку. Старшины команд трюмных Александр Васильевич Петренко и электриков Владимир Михайлович Корягин были постарше на четыре-пять лет, а боцман Феодосий Францевич (Федя) Зигмунд – почти наш ровесник. Холостяки – Андрей, Лёня и я, составляли одно целое, держались вместе и на службе, и в береговой жизни: вместе бегали в ДОФ, сидели за одним столом в ресторане и в одном ряду на концертах заезжих артистов, которые только начали наведываться в Севастополь.

С командирами нам «везло». Одно время лодкой командовал Макеев (имя, отчество не помню) – невысокий, какой-то никакой, торчал на мостике сам, даже обед подавали наверх, «ни рыба – ни мясо», никого ничему не научил и следа никакого не оставил. Другой командир Вячеслав Георгиевич Руфеев вышел из надводников, был командиром тральщика на Камчатке. После подводных курсов стажировался на ПЛ «С-71», где я был штурманом. Хороший мужик, грамотный моряк, быстро освоивший подводные премудрости, но ставший изрядно и, главное, постоянно «закладывать за воротник». «Добро» на выход я запрашивал сам, так как командир «переодевался» внизу в каюте, сам и выходил из Балаклавской узкой бухты. Иногда самостоятельно «рулил» весь выход, так как «переодевания» затягивались до храпа на диване. Делал всё сам, кроме РДО о погружении и всплытии (шифровальщику говорил время). Руку с дирижёрской палочкой умело поддерживал механик Глузман. Эта самостоятельность вырабатывала уверенность в своих силах, но никем не контролировалась, поэтому судить, всё ли делалось грамотно, я не мог. Но себе не навредил и успешно сдал на самостоятельное управление лодкой.



Севастополь 7 ноября 1958 года. Праздничное построение. Встречаем командира

Несмотря на «склонность» Вячеслава Георгиевича, мы брали какие-то призы. За успехи в БП и ПП он получил «Красную звезду» и стал делегатом какого-то партсъезда. Всё по схеме? Приз – орден – делегат – и... снятие с должности. Но Руфеева убрали тихонько – перевели, вроде бы по здоровью, в отдел комплектования флота, где он и «сгорел», в буквальном смысле слова – умер. От пьянки.
Такая же участь постигла на вид здоровяка Андрея Мороко. От нас он ушёл старпомом на ПЛ «С-66» к Мише Наумову и через некоторое время вроде бы неожиданно умер. Утром в субботу его забрали в госпиталь, а в воскресенье вечером он скончался от цирроза печени – любил «баловаться» чистым спиртом, не разведённым. Выводы делайте сами.

Вновь путешествую по всему свету

В марте-апреле 1959 года мы находились на Кавказе для обеспечения Потийской бригады наводных кораблей. Пришла телеграмма: срочно откомандировать меня в распоряжение Командующего Черноморским флотом. Предварительно я имел разговор с нашим Володей Гариным – направленцем подводников в отделе кадров ЧФ. Сдал дела, сел на поезд и непривычным сухопутным кружным путём добрался до Балаклавы. Снова переодевание, документы, легенда.
Всё, что выдали, я оставил своему престарелому тестю – капитану 1 ранга в отставке. Выданная одежда как раз соответствовала его поколению комсомольцев 1920-х годов. Об этом я имел неосторожность высказываться начальству (из самых патриотических побуждений), которое отнеслось к этому с пониманием. Одел всё своё, став похожим на человека – современника, даже чуть модника.

Месяц мы готовились в Одессе. Две недели проплавал на «Украине» для стажировки. Мои фото с экрана РЛС вошли в руководство по подходу-входу в порты Чёрного моря с помощью РЛС, созданное капитаном по заданию службы мореплавания Одесского пароходства. Затем двоих (третий отказался, спасовал) – меня и механика Колю Макарова – внедрили в штат команды маленького (на 600-800 тонн) научно-рыболовецкого сейнера «Орлик». Он только что был получен из Германии. На нём мы походили по Чёрному морю для проверки механизмов.
Намечалась интересная работа: посадка на судно научной группы министерства рыбного хозяйства и переход на Цейлон для обследования прибрежных вод на предмет наличия рыбы – рыбразведка. Всего года на полтора!.. Оплата заманчивая – командировочные с вычетом расходов на питание и прочее. Оставалось примерно по 400-500 инвалютных (в то время – «золотых») рублей в месяц. Тогда это была очень большая сумма. После такой командировки можно было купить автомобиль, мебель и прочие «радости жизни» по понятиям 1960-х годов. К счастью (мы оба уже были семейными), этот план сорвался из-за каких-то дипломатических неувязок. К сожалению, уплыл «куш», но зато осталась семья.
Из Херсона с «Орлика» нас отозвали в Одессу. Началось моё, более чем двухгодичное, плавание на судах Черноморского морского пароходства в качестве судового штурмана.



1959 год. Для определения места судна в океане измеряю высоту светила любимым инструментом. Разве я похож на разведчика?

Ходовая вахта была не обременительна, а основная работа – как получится, в зависимости от конкретных обстоятельств. Цель – ознакомление с будущим театром военных действий, если они (империалисты) развяжут войну, приобретение практики. Придумано, кстати, не нами: немцы всех командиров «пропускали» через гражданский флот, а командиров лодок брали преимущественно из торгового флота.
И действительно, маяк Лантерна в Генуе я узнаю издалека со всех ракурсов, а вход в Буэнос-Айрес определю по мутным водам Рио Парана и тому подобное. Побывал во многих портах, в некоторых единожды, в итальянских и албанских – много-много раз: Констанца (Румыния): Итея (Греция); Деррес и Влора (Албания); Генуя, Ливорно, Неаполь, Катания, Бари, Анкона, Ревекка, Венеция (Италия); Гавр (Франция); Лондон (Англия); Стокгольм и Роннеби (Швеция); Тунис (Тунис); Касабланка (Марокко); Конакри (Новая Гвинея); Росарио и Буэнос-Айрес (Аргентина). И это только за одну загранкомандировку.
Не буду останавливаться на экзотике (смотрите «Клуб путешественников», «Непутёвые заметки» и тому подобное). Впечатлений, встреч, смешных, грустных и поучительных историй – масса, это отдельная незабываемая и наиболее яркая глава моей жизни.



1960 год. На одном из судов в заграничном плавании в районе экватора, где рыбы умеют летать

Всё было «О'кей», однако, неудобство составляло то, что при выполнении основной работы надо было скрываться не только от врага внешнего, но и от своих. Вот где мне пригодились знания, заложенные в училище капитаном 1 ранга Сутягиным! Для команды я был демобилизованный, неудачник в военной службе. Истинное моё назначение официально знали только капитан и его первый помощник. Остальные догадывались и иногда провоцировали. Надо было не давать повода, уклоняться от прямого ответа, не подтверждать их догадок и, главное, чтобы запретная тема не исходила от тебя. В любом виде – в официальной обстановке или за пиршеским столом, трезвым или «в стельку». В то же время оставаться общительным, обыкновенным, не выделяться.



1962 год. Это Везувий и руины древней Помпеи

Ну, и не попадаться «врагам», а они тоже кое о чём догадывались: то птичку поставят против моей должности и фамилии в судовой роли, то пустят «хвоста», то идут на прямые провокации. Острые моменты были.
В Буэнос-Айресе за нашей группой ходили два «полицая» в штатском (так я их мысленно обозвал). Когда мне это надоело, я резко развернулся и в лоб на русском языке спросил, как проехать в порт. Машинально они мне ответили на русско-украинской смеси и после этого им ничего не оставалось делать, как отстать от нас.

Другой щекочущий нервы напряжённый момент: при возвращении в Одессу в Чанак-кале (пролив Дарданеллы) с судна спрыгнули два парня. Один – русский «ваня» (Павлов), а второй – умница Миша Иванов, знающий и английский и тюркские языки и, конечно, наблюдательный. Как потом выяснилось, фамилию Иванов ему дали приёмные родители, а настоящие – жили то ли в Турции, то ли уже перебрались в Израиль. Что он рассказывал, когда заявил о желании получить политическое убежище? А у меня – полная каюта ценного материала, собранного за три месяца плавания по району, где наши бывали редко, да и явно выраженной аппаратуры немало, хоть и в сейфе капитана. Вот и сидел начеку, не сомкнув глаз двое суток, пока стояли на рейде Стамбула, в готовности уничтожить всё безжалостно... Жить-то хочется!

Учусь на командирских классах

Всё кончается. Осенью 1961 года кончилась и моя командировка, «вольная» жизнь на гражданских судах. В период плаваний мне было присвоено звание «капитан 3 ранга» и утверждено направление на командирские классы, поэтому новую форму я шил уже в Ленинграде, в ателье на бульваре Профсоюзов (ныне Конногвардейский бульвар). Сшили примерно так же, как когда-то курсантам для московского парада. На многочисленных смотрах я не получил ни единого замечания – такая она была уставная и, в то же время, сшитая по фигуре, с искоркой моды. Эту форму я носил долго.
На ВОЛСОКе нам пытались впихнуть трёхгодичную академическую программу за десять месяцев, и мы это с честью выдержали. Мне опять «повезло» – назначили старшиной класса в 16 человек. Приходилось выкручиваться, но я сразу же ввёл молодогвардейскую организацию – разбил на «четвёрки», в каждой – телефон, и всегда знаешь, кто не может прийти, потому что «не отошёл», кто не может вылезти из постели любовницы, кто расписывает пульку и не может остановиться. Доклад о наличии личного состава в группе выглядел всегда грамотным и близким к истине: «заболел», но не попал под трамвай, в комендатуру и тому подобное.

Классы окончил с отличием и занесением на мрамор (висит ли доска?!). Однако, был инцидент: сдал на чистую пятёрку марксизм (не помню, как точно назывался этот предмет), сбросил из памяти все «измы» и убежал в биллиардную (тогда очень увлекался этой игрой, жертвуя даже обеденными рубчиками). Вдруг врывается парторг курса и зовёт меня обратно в класс, объясняя вызов сомнением преподавателя, что мне ставить «5» или «4». Хотя при ответе он ничего о своих сомнениях не сказал и не уточнял дополнительными вопросами. В нарушение всех правил предлагают взять второй билет – беру, включаю «компьютер памяти» и отвечаю на пятёрку. Оказывается, этот полковник был злопамятен: когда-то на сборе преподавательского состава и слушателей под руководством начальника классов по вопросу организации учебного процесса, я высказал критику в адрес стиля и дикции этого полковника и самой программы, насыщенной ненужной для морской службы философско-политической информацией. Действительно, слово – не воробей, а молчание – золото.

Старпомовский период службы

Распределение получил опять на Черноморский флот, хотя просился на ТОФ. Через месяц после отпускного безделья был назначен старпомом на ПЛ «С-97», а через некоторое время с прицелом на командира – на «С-384», ставшей моей третьей родной лодкой. Надо сказать, что в море выходить и на учения, и на боевую службу мне ранее приходилось на многих подводных лодках: «С-70», «С-96», «С-65», «С-66» и других, но основные мои ПЛ это «С-71, «С-100 и «С-384.

На «С-97» Василий Александрович Ляшов был хорошим командиром, но несколько «мягковатым», и, когда я по молодости начал «закручивать гайки», он не вмешивался. «Гайки» я поджимал только до тех пор, когда на лодке была отработана чёткая организация службы и всё сосредоточивалось в одних руках – в моих. Если офицер опоздал на выход в море – значит плохое оповещение, появилась прореха в нём – виновен старпом, надо проверить все звенья. Забыли взять лавровый лист – не доглядел старпом, не проконтролировал ответственного за получение продуктов. Механик забрал своих людей из БЧ-5, запланированных для работы на корпусе, – значит нечётко составили с ним суточный план, иду ругаться, восстанавливать справедливость (хотя мы с ним на равных, и случалось такое весьма редко). И, главное, в своей работе старпома я стремился к тому, чтобы командир не обременял себя, был ограждён от бытовых, повседневных береговых или морских дел и вступал в командование только в ответственные моменты в море: погружение, поиск, атака, всплытие, авария. Даже придумал афоризм: «Плох тот старпом, который не умеет расписываться за командира».

На всех лодках, где был старпомом, планы учений, тренировок, семинары, расписания, организацию службы, схемы и подобные документы и разработки я составлял, рисовал и печатал лично. Как правило, брал старое или похожее и перекраивал на ходу, добавляя своё, иногда даже фантазируя. Это не только укрепляло мои знания, но и позволяло чётко представлять, кто и что конкретно делает по той или иной команде. Что написал или нарисовал сам – не забудешь. Такой же «методы» я придерживался и на гражданском флоте после выхода на пенсию.
После заграничных плаваний на судах я довольно-таки быстро восстановил свои подводные навыки и вежливо, но настойчиво рвался выполнять все маневры, начиная от выхода из базы и кончая погружением и всплытием. Василий Александрович предоставлял мне такую возможность, но опять же не оценивал, не разбирал детально мои действия, а ограничивался общими замечаниями или просто одобрительным молчанием.
На ПЛ «С-384», куда меня вскоре перевели, и где командир собирался уходить на преподавательскую работу, картина была иная. Мысленно я прозвал своего командира Виталия Алексеевича Свешникова «почемучкой». Мне пришлось не только подтверждать свой командирский допуск, но и выполнять боевые упражнения, сдавать курсовые задачи в качестве командира с тем, чтобы с уходом Свешникова лодку не выводить из первой линии. Так решило начальство, и так писалось в суточном плане бригады и флота: «Выполнение ТС-3 старшим помощником командира» или «Сдача задачи № 2 старшим помощником командира», а Виталий Алексеевич выступал уже в роли наставника. Вот тут-то он меня и замучил своими «почему?».

После возвращения с моря, когда лодка была уже «привязана», командир, закуривая, бросал мне с пирса: – «Ну-ка, старпом, спускайся, походим, покурим!». Мы иногда по часу дефилировали туда-сюда по причалу, и на меня сыпались его вопросы: – «Почему ты дал средний ход вперед?», – «Почему ты скомандовал продуть быструю тогда-то, а не позже?», – «Почему перед залпом не взял контрольный пеленг?!», – «Почему – ?»... Я потел, старался отвечать тактически грамотно, по подводному и в соответствии с хорошей морской практикой (как сказано в ППСС).
Иногда злился, но, остыв, понимал, что вопросы вполне законные, обоснованные, критика справедливая и, главное, командир мне объяснял, растолковывал, как надо делать и почему именно так, а не иначе. Я очень благодарен Виталию Алексеевичу за науку, терпеливость, выдержку (ведь он видел, что я злюсь!). Другой бы не стал так возиться со мною, не загонял бы мой гонор в нужную ячейку, в правильное русло. Как-то на мои нервные возражения, близкие к возмущению, вырывающемуся из маски скрытности, он сказал мне, пожалуй, ключевую фразу: «Если ты в своём командирстве допустишь, чтобы тебе возражали, ты перестанешь быть командиром». И учил: «Разъясняй до, объясняй после, но во время (атаки, маневра и тому подобное) – только беспрекословное выполнение твоей команды».

Свешников был сравнительно молодым, но грамотным, подкованным и тактически мыслящим командиром. Ему принадлежит идея составить таблицы безопасных дистанций до противника при стрельбе торпедами с СБЧ (ЯБП). К этой работе были привлечены я и штурман Саша Витаков. Мы скрупулёзно просчитали дистанции безопасности (от попадания в окружность взрыва, радиусом четыре километра) в зависимости от скоростей, курсовых углов и ещё каких-то параметров. Скомпоновали для удобного пользования во время атаки и представили на суд научного общества бригады. Тогда существовали такие «первичные» организации у неординарно мыслящих комбригов, заставлявших командиров шевелить извилинами и направляющих их деятельность не только на «борьбу с пьянками» (методом личного уничтожения), но и на совершенствование тактики.

1962-1966 годы – командую подводной лодкой

Наша лодка при Свешникове получила приз Командующего ЧФ за торпедные стрельбы и за поиск ПЛ «противника», а мне удалось завоевать приз Главкома ВМФ за торпедную атаку отряда боевых кораблей и приз Командующего Черноморским флотом за поиск и атаку подводной лодки. Причём, одна из ракеток, выпускаемых для обозначения хода торпеды, залетела на мостик атакуемого крейсера и чуть не «приземлилась» на аэродромную фуражку самого Горшкова. На лодку полетел семафор: «Благодарю за отличную стрельбу». Не найти торпеду в этом случае было просто невозможно и мы её нашли, а изготовление красивой, грамотной схемы атаки было делом техники.

Кроме чётко отлаженной, взаимопонимаемой работы расчёта ГКП и средств «малой механизации» (различных таблиц, планшетов, кругов), у нас был ещё один «секрет»: мы на кальках заготавливали наиболее характерные натовские зигзаги и в атаке, определив два-три промежуточных курса и наложив кальку, могли точно сказать, какой будет следующий. Поэтому сразу же после нового поворота цели, я брал контрольный пеленг, вводил поправку курса цели и командовал «Пли!». Торпеда захватывала цель ещё на этом последнем курсе. Всё это свидетельствовало о том, что к основной нашей задаче – стрельбе торпедами мы относились серьёзно, грамотно, думающе. Разработка вышеупомянутых таблиц и планшетов была для нас естественным творческим подходом к решению главной задачи.

По совету комбрига Георгия Васильевича Лазарева я готовил статью в «Морской сборник» с обоснованием и описанием этих таблиц и закончил её, когда Виталий Алексеевич уже перешёл на преподавательскую работу в Севастопольское ВВМИУ (в бухте «Голландия») на кафедру тактики, которую возглавлял герой-подводник Аслан Николаевич Кесаев. Я уже стал командиром ПЛ и был назначен заместителем председателя научного общества (председатель, конечно же, комбриг). Я пришёл в кабинет к командиру бригады с готовым материалом и после прочтения спросил, чью же подпись ставить под статьёй: Лазарева, Свешникова и мою или только?... Статья ушла в «Морской сборник» за подписью только комбрига, так как он уже печатался в журнале и имел какой-то вес. Я не обвиняю хорошего, грамотного человека, не рвача, в плагиате. Тогда было такое время – только по проторенной тропинке, по знакомству, протекции можно было что-то «пропихнуть». Позже этими таблицами заинтересовался ВОЛСОК, и они, несколько «подчищенные» вошли в новый ПМС – руководство по торпедной стрельбе. Так что и мы внесли свой вклад в «науку войны».

ПЛ «С-384» была лодкой проекта 613-Ц, приспособленной для использования серебряно-цинковой аккумуляторной батареи, поэтому и ГГЭД у нее были помощнее стандартных для 613 проекта. Лодка была несколько «вертлявей» и быстроходнее. Каждая ПЛ имеет свои индивидуальные особенности, также, как и каждый «Жигуль». Наша «С-384» использовалась не только как боевая, но и длительное время специально работала на науку, для чего в цистернах главного балласта были установлены гидроакустические приёмо-излучатели по всей длине лодки. Работали у нас «научники» из Горького под руководством доктора физико-математических наук Зверева. Каждый этап длился месяц-два, чего-то они достигали, устраивали банкет, затем уезжали домой для обработки данных и «доводки» аппаратуры. Через полгодика возвращались, как всегда, к лету. Торпеды в 1-м отсеке оставляли только в аппаратах, стеллажи демонтировали и на их место устанавливали всякие «умные» приборы.

В одном из экспериментов требовался режим тишины при «лежании» на жидком грунте. Мы здорово натренировались в этом и могли часами «лежать» без движения на слое скачка или «присосавшись» к нему снизу с выключенными механизмами. Однажды я зашёл в 1-й отсек и Зверев, указывая на небольшую пику слабого сигнала на осциллографе, попросил исключить и это. Я знал, что это был «след» работы гирокомпаса и, конечно же, возразил: – «Ну, уж нет!..». В целях безопасности плавания ПЛ не пошёл на удовлетворение их чрезмерных требований.
Вообще, работа с «наукой» всегда требовала определенного риска и нарушения всяческих инструкций, иначе дело не двигалось вперёд. Из многих примеров этого, приведу один. Работали мы в районе Сухуми-Пицунда на гидроакустическом полигоне с каким-то ленинградским НИИ. Необходимо было «галсировать» между берегом и буем в 30-60 метрах от него на перископной глубине, имея скорость примерно три узла при наличии течения два-три узла. Вот и «выкручивались», закладывая руля на все 35°, работали толчками, одним мотором и тому подобное, чтобы удержать лодку на курсе и попасть в «ворота». После такого трудового дня исходишь потом, теряешь в весе не меньше, чем Кобзон или Киркоров за юбилейный концерт.

Командиром я был требовательным, но памятуя своё прошлое, не вмешивался в деятельность подчинённых старпомов, командиров БЧ-5 и других специалистов, но взаимодействовал с ними. Единственное, чего я не терпел – это «штопорные заходы» руководящих офицеров, так как сам не пил. Доверял и учил, придерживаясь формулы: «каждый начальник делает то, чему он научил своих подчинённых». Ещё в первый год командования практически отработал все упражнения «Наставления по боевому использованию технических средств». Загонял людей до пота. Боцман до сих пор не может забыть всплытие на заднем ходу. Но зато был уверен, что в аварийной и, если нужно, в боевой обстановке они меня не подведут. По этим упражнениям лично составил таблицы, повесил их на шахту РДП в центральном посту и пользовался ими не только в экстремальных условиях, но и при повседневном, спокойном плавании.



1965 год. Чёрное море моё! На ходовом мостике ПЛ чувствую себя уверенно

Из старпомов подготовил несколько командиров: Володю Громова, Сашу Витакова, Костю Александрова, Алексея Ашихмина и других. Одно время в нашем экипаже было пять человек с лодочками на груди – допуск получил даже замполит из гидрографов. Я ему доверял управление ПЛ, правда, только в надводном положении.
Доверять управление, давать возможность швартоваться, самостоятельно вести лодку – всё это «вынесено» из торгового флота, где вахтенный помощник капитана отвечает за всё. Он должен уметь расходиться с судами, выполнять маневр «человек за бортом», бороться за живучесть и производить все другие действия судовождения, то есть полностью самостоятельно нести ходовую вахту и юридически отвечать за судно. А капитан на мостик «выползает» тогда, когда он сам этого пожелает или когда его вызовет вахтенный помощник, но вызывать капитана «не модно», не принято на торговом флоте. А на военном флоте зачастую преобладает излишнее опекунство, сковывающее самостоятельность.

С личным составом тоже складывались неплохие отношения. Всегда перед выходом большим или малым обходил все отсеки, каждого матроса, старшину оделяя своим вниманием. Обычно по трансляции ставил задачу на выход, рассказывал об особенностях её выполнения. Никогда не чурался простого общения с матросами и старшинами: поздравлял с днём рождения, выслушивал беды и печали, показывал упражнения на брусьях, играл в футбол и тому подобное. Никогда не обещал то, чего не мог выполнить. И это давало свои результаты. Не преувеличивая, убедился уже на пенсии, что «народ» меня уважал, и знают меня бывшие мои подводники больше как командира, чем как начальника разведки дивизии. К февралю 1964 года получил очередное звание «капитан 2 ранга» и с тех пор не изменял его, хотя и были возможности, попытки и желание.
Однако, однажды получил по носу, по командирскому самолюбию. Будучи в отпуске, зашёл к двоюродному брату. Его сын, серьёзно занимавшийся в кружке Ленинградского Дворца пионеров и даже участвовавший в международных соревнованиях по моделизму, спросил меня: – «Дядя Никита, а на какой лодке вы плаваете?». Я, гордо выпятив морскую грудь и играя командным голосом, чеканно заявил: – «Я – командир подводной лодки 613 проекта!». На что получил разочарованно-презрительное: – «А, это пройденный этап, устаревшая модель!». Оказывается, ещё в начале 1960-х они имели чертежи самых секретных атомных ПЛ и делали их действующие модели. Я был очень уязвлён этим пренебрежительным заявлением какого-то «мальца», «пионерчика», «салаги», хоть и родственника.

Служба на лодках на Чёрном море имела, конечно, элементы «экзотики»: Сухуми, Пицунда, Ялта, пальмы, пляжи и тому подобное. Но была она не менее напряженной, трудной, мокрой и потной, чем на других флотах. Ходили на боевую службу под Босфор на месяц-полтора и в Средиземку на два месяца с переходом на Балтику. А потом ещё одна боевая служба при возвращении – всего 8 месяцев. Стояли в боевом дежурстве на рейдах и в озере Донузлав, несли дежурство с ЯБП на борту. Самым издёргивающим, выматывающим было обеспечение науки, боевой подготовки надводных кораблей и авиации – как ежедневное в районе главной базы, так и месяц-два на Кавказе.

В моей практике был период в несколько месяцев, когда в бригаде «живых» остались лишь две лодки: моя «С-384» и Миши Наумова «С-66». Остальные все вышли на «защиту границ»: кто в Чёрном, кто в Средиземном морях. Всё обеспечение свалилось на наши головы. Чтобы как-то пополнить запасы, сделать небольшой ППР, отработать свои задачи, помыть личный состав и дать возможность офицерам и мичманам сбегать домой, мы с Наумовым договорились: неделю подряд обеспечиваю я, неделю – он. Тогда что-то из намеченного для своих лодок получалось, но неделя обеспечения была занята беспрерывными, беспаузными выходами в море. Возвращаешься в Балаклаву часа в два ночи, звонишь ОД и узнаёшь, что в 08.00 ты должен быть в районе БП. Прикидываешь время и даёшь команду: «Личному составу отдыхать на лодке, подъём в 04.30, выход 05.00». «Народ» заваливается кто в койки, еле доползая до них, кто – прямо на боевом посту. Такая вот была круговерть. Какое уж тут воспитание детей и, как сейчас говорят, занятие любовью? (хотя и успевали!). На выходе тоже нет возможности отоспаться, тем более командиру.

Моё назначение командиром из-за загранкомандировок произошло несколько позже, чем у одногодков, но я об этом ничуть не жалею. И прокомандовал маловато – всего три года, но испытал, по-моему, всё, что может навалиться на плечи.

Продолжение следует

0
30.04.2015 07:30:30
Джим Паттерсон (выпуска 1953 года)
Уточнение: Джим (Джемс) Ллойдович Паттерсон окончил Рижское Нахимовское Военн-морское училище в 1951 году, Первое Балтийское Высшее Военно-морское училище подводного плавания в Ленинграде в 1955 году
Ссылка 0


Главное за неделю