Судьбоносные встречи. Нахимовское училище.
«На жизненном пути каждого человека происходит неизмеримое число встреч и знакомств с различными людьми. Случаются встречи мимолетные, бесследные: пообщался и забыл. Бывают знакомства длительные - по совместной учебе, службе, работе, совместному соседству, родству. Такие помнишь долго, иногда всю жизнь, чаще с удовольствием, иногда и без. Некоторые из знакомых и родных превращаются в друзей. С ними не обязательно встречаешься часто, но ты о них помнишь и всегда знаешь, что они есть и в любое время могут посочувствовать и помочь искренно и бескорыстно. Помните, как у Симонова: «Чего нет, того нет, а что есть - пополам!»
Но есть и еще одна категория встреч и знакомств. Это встречи судьбоносные, они могут в корне изменить твои жизненные устремления, а порой - и мировоззрение. (Кстати, к таким судьбоносным я бы отнес знакомства с будущими супругами, рождение детей и внуков. Но речь не об этом.) Хочу рассказать о некоторых своих встречах, которые начисто меняли все ранее мною задуманное.
Родился я в 1933 г. в Череповце, которого почти не помню. Отца я тоже не помню, он погиб, когда мне было чуть больше года. Через два года моя мама вновь вышла замуж за военного, и начало нас мотать, куда придется. Приходилось жить и в Новгороде, и в Петрозаводске, и в Красноуфимске, и в Рыбинске, и в Ленинграде, и у деда в деревне Огорелье Ленинградской области. Здесь-то восьмилетним мальчишкой я и оказался в оккупации в августе черного 41-го. Однако ненадолго: в апреле следующего года части Второй ударной армии нас освободили, и мы эвакуировались на Урал. В сорок четвертом, после снятия блокады, с сестрой и матерью я возвратился в Ленинград.
Читать я научился рано и под воздействием любимого с десяти лет начал мечтать о море. И только о подводных лодках. Мечты мои стали воплощаться на практике, когда я поступил учиться в пятый класс Рижского Нахимовского училища, которое только-только организовалось во второй половине послевоенного 45-го. По этой причине занятия начались лишь в декабре. Учился я неровно, хотя и неплохо - все рассчитывал на свою память, усидчивости же не хватало (это качество довольно долго меня еще подводило). Первая четверть (а заодно и полугодие) закончилось 22 февраля 1946 г. и, к моему удивлению, я был объявлен первым учеником в своей роте (из четырех взводов пятого класса).
Наряду с еще тремя воспитанниками из других рот, в которые входили седьмой, шестой и четвертый классы, Альбертом Акатовым, Евгением Коноваловым и Гарриком Лойкканеном я был приглашен на торжественный обед по случаю дня Красной Армии к Бате. Так мы уважительно называли начальника училища капитана 1 ранга Константина Александровича Безпальчева. Кроме нас четверых, сидевших за низеньким столом, в гостях находилось несколько взрослых, в том числе известный латышский писатель Вилис Тенисович Лацис, в прошлом рыбак и грузчик, в будущем - Председатель Совета министров Латвии.
Писатель В.Т. Лацис в гостях у нахимовцев Справа вверху - капитан 1 ранга К.А.Безпальчев
Здесь-то и случился со мной запомнившийся на всю жизнь конфуз. Дело в том, что в ту пору, несмотря на довольно сносное питание в училище, многие из нас ощущали постоянное чувство голода (видимо, еще с военного времени). А у Елены Тимофеевны — супруги Безпальчева — стол ломился от яств. Был великолепный борщ, затем подали жаркое. Но больше всего меня поразили пирожки с мясом. Сколько я их съел, не помню, но когда хозяйка разрешила нам снять наши форменные мундирчики и остаться в тельняшках, я самостоятельно этого сделать не смог: не расстегивался морской ремень. Попытки Константина Александровича и Елены Тимофеевны снять его успехом также не увенчались, и только могучий Лацис с этим справился...
Интересная это была супружеская чета Безпальчевых. Он - невысокого роста, с животиком, полным лицом с редкими седеющими волосами и голубыми глазами, и она - высокая, статная, темноволосая - казались совсем не под стать друг другу, а жили душа в душу, в дружбе и полном взаимопонимании, воспитывали двух сыновей.
Не часто вся семья Безпальчевых имеет возможность собраться за обеденным столом. Слева - направо: Константин Константинович, Константин Александрович, Элеонора Филипповна и Елена Тимофеевна. Рига. 1947 г.
Константин Александрович окончил до революции Морской корпус, плавал на знаменитом крейсере «Россия», в советское время служил на Черноморском флоте, командовал эсминцем «Петровский» и другими кораблями. Прекрасный моряк, эрудит, великолепно знавший латынь, историю, литературу, физику, астрономию, а также заядлый театрал и знаток музыки, хороший оратор, строгий начальник и замечательный педагог - вот его портрет. , Вечером того же дня (когда произошел казус с ремнем) нас Всех ожидал еще один сюрприз: все воспитанники присутствовали в оперном театре. Я впервые в жизни с восхищением слушал «Евгения Онегина» и, сидя в первом ряду партера рядом с Безпальчевым, внимал пояснениям Константина Александровича, которые он давал своим юным четверым гостям: сейчас будет соло на гобое, оно напоминает пастуший рожок; сейчас будет знаменитая сцена дуэли; внимательно прослушайте арию старого генерала Гремина, сколько в нем благородства; запомните заключительную сцену возмездия за совершенное Онегиным зло. В дальнейшем, наряду с другими операми, я слушал «Онегина» много раз и всегда при этом вспоминал пояснения Константина Александровича.
По завершении первого года обучения я свои позиции сдал и перестал быть отличником. На очередном торжественном собрании, посвященном окончанию учебного года, получил от Безпальчева хорошую взбучку: он велел мне встать ногами на «банку» (скамейку), чтобы меня все видели (я был маленького роста) и заявил, что я, будучи у него в гостях, столько пирожков съел, что до конца учения должен бы учиться только на «отлично», а вот подвел его, и теперь он мне не доверяет. И, знаете, - подействовало. Хотя по пирожковому делу произошел еще один казус. Однажды вечером, выучив кое-как уроки, я гулял со своим приятелем Олегом Ивановым по двору училища и вдруг у самого забора обнаружил аккуратно завернутый в бумагу пакет. Развернули - пирожки, попробовали один - с мясом и рисом. Я уже было обрадовался, но тут Олег заявил: а вдруг пирожки отравленные (нас учили проявлять бдительность). Понесли пакет в санчасть, отдали медсестрам на анализ, а сами побежали в класс, где и рассказали о находке остальным товарищам, усердно занимавшимся самоподготовкой. Класс сорвался с мест. Прибежали в санчасть. Две сестрички, уплетая последний пирожок, объяснили нам, что яда в них нет. Нас с Олегом чуть не съели вместо пирожков.
Шесть лет довелось мне учиться среди этих мальчишек, поступивших в училище отнюдь не по блату. Никогда не забыть мне основательного Витю Комлева - нашего вечного вице-старшину, блестящего Сашу Познахирко, лучших спортсменов Женю Ланцова, Женю Сергеева, Володю Шувалова, акробата Леню Калейника, тихоню Володю Магера, ироничного Борю Щукина, с которым много лет просидел за одним столом, первого своего друга Олега Иванова, веселых братьев-близнецов Борю и Геру Тихомировых, зубрилу Олега Тихомирова, упрямого Юру Иукканена, своевольного Валю Ломтева, всегда целеустремленного Алика Берзина, старательного Виталия Михальского и, конечно же, Джима Паттерсона (помните негритеночка из кинофильма «Цирк»?) и более позднего друга моего Володю Горчакова, всегда уверенного в себе. Кто-то из них стал адмиралом, кто-то профессором, кто-то поэтом, а некоторые, зачастив с выпивкой, пойдут по наклонной. Сегодня все уже давно на пенсии, а некоторых уже и нет в живых. Готовили нас всех равно, одинаково, но все стали совершенно разными. И жизненный путь оказался у каждого свой.
Учили нас всем положенным по школьной программе предметам, плюс военно-морскому делу (от вязания морских узлов и плетения матов до практического освоения шлюпки-шестерки на веслах и под парусами). Кстати, финны подарили нам парусную шхуну «Лавена», переименованную затем в «Нахимовец», и на ней мы тоже проходили морскую практику.
Парусно-моторная шхуна «Нахимовец», на которой воспитанники училища проходили морскую практику.
Были у нас и уроки труда, в частности - столярное дело (в конце обучения каждый должен был смастерить по табуретке), слесарное дело (завершилось изготовлением штангенциркуля, а у меня получилось некое изделие почти каменного века, которым я очень гордился) и радиотехники, где мы мастерили детекторные радиоприемники. Учили нас даже бальным танцам и азам теории музыки.
Слева Дж.Паттерсон
Всем известно, что отношение учеников к тому или иному предмету в полной мере зависит от качеств учителя. В училище же, несмотря на сложные послевоенные годы, был подобран прекрасный педагогический коллектив. Любовь к истории (а следовательно, и знание её) нам привил замечательный историк капитан Ицкевич (прошу прощения, что помню не все имена-отчества), к географии - Георгий Иванов, к русскому языку - Неонила Романова (на всю жизнь запомнил, как писать слово «одиннадцать», исписав им, по её требованию, всю ученическую тетрадку), литературе - Наталия Ильина, к военно-морскому делу - капитан-лейтенант Залитэ. Никогда не забуду первого нашего математика -Леонида Зиновьевича Драбкина, умершего в 48-м от язвы желудка, и его преемника - Петра Николаевича Бугорского (Пенибугу). Они сумели увлечь нас своей, казалось бы, скучной дисциплиной. Уроки танцев я не любил и почти всегда убегал с них играть в футбол тряпичным мячиком, о чем впоследствии горько сожалел (когда стали приглашать девочек на училищные танцевальные вечера). Сколько же девичьих ног я перетоптал, чтобы научиться сносно танцевать!
Очень неплохо было организовано дело со спортом. Каждый день начинался с пробежки и физзарядки. Я их терпеть не мог и с удовольствием избавился, когда закончил учиться, о чем до сих пор тоже сожалею. Уроков по физкультуре было достаточно много - 3-4 в неделю. Для желающих были созданы секции акробатики, гимнастики, легкой атлетики, бокса, классической борьбы. Помню, как-то по пустякам я подрался с Аликом Берзиным и проиграл ему «бой». Эта неудача заставила меня записаться в секцию бокса, где я прозанимался более четырех лет до окончания училища. Больших успехов в этом виде спорта я не достиг, но уверенность в себе приобрел.
Часть летнего времени (до отпуска) мы проводили в лагере, где жили в палатках. Не забыть трехсуточного похода на шлюпках в Елгаву или выхода в Рижский залив на шхуне. Кстати, тогда впервые я познал, что такое морская болезнь. У каждого класса (взвода) был свой офицер-воспитатель и его помощник - старшина, почему-то, как правило, татарин (Мустафин, Нафиков, Маняпов). Старшин мы любили больше. Находились они с нами почти неотлучно, многое знали и умели. Кстати, и шлюпками они управляли намного лучше офицеров, в основном пехотных.
Очень большое внимание уделялось в училище нашему эстетическому воспитанию, привитию нам азов культуры. Нас регулярно водили в рижские театры: оперы и балета, русский драматический, оперетты. Кстати, не все походы в театры воспринимали с удовольствием, некоторые ворчали: «Опять в культпоход погнали, я лучше бы печку в кубрике топил» (в спальных помещениях у нас было печное отопление). В училищный духовой оркестр были подобраны неплохие музыканты, которые играли нам не только на строевых занятиях и по праздникам, но и почти каждое воскресенье во время обеда, после небольшого вступительного экскурса Безпальчева исполняли что-нибудь из русской классики - «Камаринскую» Глинки, симфонию «1812 год» Чайковского...
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
.jpg)